*
После того как выдохлось, так ни к чему и не приведя, официальное расследование, семейство Кент оставили в покое — никакого решения загадки о том, что произошло, пока все спали, не нашлось. Память о сыне Кенты почтили памятником на его могиле, который и до сих пор можно видеть на погосте возле церкви Святого Фомы в уилтширском Ист-Коулстоне. Эпитафия дерзко заявляет о том, что усопший был «жестоко убит» и что убийца его вряд ли будет найден:
ОТЫЩЕТ ЛИ ЕГО ГОСПОДЬ, ВСЕ ВЕДАЮЩИЙ В СЕРДЦАХ НАШИХ?
Огромные усилия, призванные распутать этот убийственный клубок, продолжали предприниматься, способствуя появлению в обществе безумного увлечения — расследований убийств собственными силами. Романист Уилки Коллинз описал эту новую страсть — лихорадочный поиск улик, подстегиваемый желанием найти разгадку, — как своего рода эпидемию болезни с известными симптомами: «Чувствуете ли вы неприятный жар в желудке, сэр, и прескверное колотье на вашей макушке? <…> Я называю это сыскной лихорадкой…»17
Не один Коллинз считал этот интерес нездоровым и в то же время приятным. «Красивое убийство, которое так и не сумели раскрыть, доставляет мне удовольствие, — признается персонаж опубликованного в 1859 году романа, выражая тем самым чувства многих британцев Викторианской эпохи. — Конечно, это выглядит ужасно, но, узнав о подобном, я испытываю радость». Убийство в Роуд-Хилл-Хаусе бросало вызов всем подверженным этой страсти, став для них, благодаря живучести неразгаданной тайны, пробным камнем детективного расследования. В результате, как писал в 1861 году один обозреватель, «все заболели манией подозрительности».
Свидетельство того, что в 1860-х годах Британию поразила сыскная лихорадка, можно обнаружить в Национальном архиве. Оно заключается в пухлых стопках писем, отправленных обычными гражданами за период расследования убийства в Роуд-Хилл-Хаусе в полицию и Министерство внутренних дел. В каждом из них содержится разгадка тайны, предложенная автором письма.
Благодаря полным и детальным описаниям места действия, а также напечатанным в газетах расшифровкам стенограмм с допросами, все эти самозваные сыщики были куда лучше осведомлены о ходе расследования, чем, окажись на их месте, мы в настоящее время. Одной из привлекательнейших черт тайны убийства в Роуд-Хилл-Хаусе стал окутавший его флер мнимой простоты, искушавший каждого поверить в то, что стоит потратить некоторое время и хорошенько взвесить и оценить все свидетельства, как тайна раскроется сама собой.
Бедняге Уичеру пришлось прочесть каждое из этих откровений и дать письменную оценку каждому из предложений. Письма диванных сыщиков анализировались со всей серьезностью. Славшие их люди не до конца доверяли полиции, считая, что работу свою эти горе-профессионалы выполняют неважно, — в этом мнении их укрепило и шедшее через пень-колоду расследование. Однако на свои письма они ожидали ответа.
«Полагаю, что мне удастся шаг за шагом проследить весь путь преступника к страшному его злодеянию, — писала дама с лондонской Вестбурн-Гроув. — Убийство совершил брат Уильяма Натта [местного жителя], пасынок прачки миссис Холли». И это лишь одно письмо из массы подобных. Мистер Уичер, по-видимому, отвечал на каждое: нет, он не считает, что в данном случае применялся хлороформ, так как следов этого вещества в организме убитого не обнаружено. Да, возможность любовной связи хозяина дома с нянькой он учитывает.
Давая мне интервью и отвечая на вопрос об этих письмах, автор бестселлера «Подозрения мистера Уичера» Кейт Саммерскейл указала на любопытную закономерность: самым частым предположением доморощенных детективов была теория адюльтера — связи Сэмюэла Кента с жившей в его доме нянькой (мог же он раньше крутить роман с гувернанткой детей, прежде чем женился на ней! Тут же возникала мысль, что погибший мальчик, должно быть, невольно подсмотрел нечто, чего видеть ему не следовало, за что и поплатился — его заставили навеки замолчать, чтобы тайна не выплыла наружу.
Даже в наши дни викторианцам нередко приписывают — на поверку лицемерное — нежелание выставлять напоказ свой сексуальный опыт, продиктованное особенностью их домашнего уклада, где главы почтенных семейств ведут двойную жизнь, а женщины страдают и молчат. Историки немало потрудились, чтобы разрушить этот миф, и уж точно могут привести убедительные доводы, смягчающие грубую прямолинейность такого взгляда. И все же, как считает Кейт Саммерскейл, авторы писем мистеру Уичеру, анализируя отношения в доме убитого мальчика, строили именно эту, самую неприятную из всех грязную конструкцию. Клише живет и продолжает владеть умами, потому что оно — сила. Незнакомцы, писавшие эти письма, убеждают нас в том, что стереотипный и распространенный поныне взгляд на Викторианскую эпоху во многом отражает взгляд викторианцев на самих себя. Зараженные «сыскной лихорадкой» предполагали худшее, не доверяли никому и рылись в грязи. Не стоит удивляться укоренившимся в средних слоях общества страхам и недоверию профессиональным детективам, столь очевидным даже тогда, когда обществу приходилось с неохотой признавать достижения профессионалов, а то и восхищаться ими.
Как сказывалось это на профессиональных детективах вроде Джека Уичера? Подобно его коллеге инспектору Филду из сыскного отделения Лондонской полиции, по происхождению он к сливкам общества отнюдь не принадлежал, был сыном садовника и до вступления в ряды полицейских успел поработать на фабрике. Низкое происхождение Уичера также давало обитателям Роуд-Хилл-Хауса основание относиться к нему с недоверием.
Как и Филд, служа в полиции, Уичер сумел выдвинуться благодаря своему уму. В среде литераторов и журналистов он пользовался большим уважением. Диккенс писал о выражении «спокойной сдержанности и задумчивости на его лице, как будто он всегда погружен в какие-то математические выкладки». Другой литератор без обиняков окрестил его «человеком-тайной». В то время, когда его командировали в Роуд-Хилл-Хаус, он считался лучшим и, разумеется, самым прославленным из детективов особого подразделения. Но крах его попытки возложить вину за убийство непременно на Констанс Кент серьезно повредил его репутации. Множество писем в Национальном архиве содержат критику Уичера — его обвиняют в неумении сложить все детали головоломки, в недостаточной утонченности его метода и даже в низком происхождении.
Своими очерками и романами Диккенс многое сделал для поддержания репутации полицейских следователей. Но неудача, постигшая Джека Уичера в Роуд-Хилл-Хаусе, его публичное унижение растоптали эту репутацию, низвергнув с пьедестала авторитет профессионалов. Этому способствовал и разразившийся в 1877 году скандал, когда многие детективы оказались замешанными в неприятной истории с рэкетом на скачках, которую они расследовали.
Кейт Саммерскейл указывает и на то, как удар по самолюбию профессиональных полицейских 1860–1870-х годов отразился в произведениях литературы. До Второй мировой войны все великие вымышленные сыщики — Шерлок Холмс, лорд Питер Уимзи, Эркюль Пуаро, Альберт Кэмпион — были либо любителями, либо частными детективами. В жизни сыскное отделение полиции отнюдь не заменило частный сыск. Наоборот, новый толчок его развитию дал 1857 год, когда был утвержден акт с поправками к закону о разводе и брачных делах. Согласно этому акту, дела о разводе подлежали теперь по большей части суду не церковному, а гражданскому. Впервые после республиканского периода XVII века брак объявлялся не только священным таинством, но и договором между двумя гражданами. До этого желающим развестись следовало обращаться либо к церковным властям, либо в парламент за утверждением развода особым биллем. Такая практика ограничивала возможность развода, оставляя ее только у людей состоятельных и со связями. В год, предшествующий принятию акта, с просьбой о разводе было подано только три заявления, в последующий год — триста.
