Дороти Ли Сэйерс (1937)
В 1930-х годах в Британии насчитывалось три миллиона безработных, Великая депрессия подрывала экономику, по всей Европе распространились диктаторские режимы, фашисты проводили митинги в лондонском Ист-Энде. Не успели затянуться раны Первой мировой войны, как послышались первые громовые раскаты Второй мировой. Но для членов Детективного клуба золотого века все эти потрясения проходили почти незамеченными.
Сейчас, по прошествии времени, полное отсутствие этих тем в детективах межвоенного периода представляется чем-то большим, чем простое небрежение или незнание. Скорее это выглядит сознательной попыткой изгнать из поля своего зрения и тем самым уничтожить нечто нежелательное. Как пишет исследователь жанра Джулиан Симонс, «почти всех британских писателей 1920–1930-х годов, как и большинство американских, можно смело назвать откровенно правыми. Из этого не следует, что они были открытыми антисемитами или антирадикалами [хотя многие из них именно такие], но консерватизм их сознания поистине поразителен… общественное устройство в их произведениях выглядит незыблемым, раз навсегда установленным, застывшим и бездушно-механическим, как у инков».
И потому романы золотого века, естественно, далеко не всем пришлись по вкусу. «Увлечение детективами, — писал в 1945 году Эдмунд Уилсон, — принадлежит к порокам, которые по вредности и бессмысленности своей находятся в одном ряду с курением и разгадыванием кроссвордов, занимая место где-то между ними».
Автор двенадцати детективных романов Колин Уотсон (1920–1983) ввел в обиход термин Mayhem Parva (Склока-на-Паперти). Этим названием, созданным по аналогии с названиями уютных английских деревушек (типа Сент-Мэри-Мид), которые авторы детективов 1920–1930-х годов часто выбирали местом действия своих романов, и стали обозначать сами их романы. Уотсон — автор замечательного социологического исследования британского детективного жанра за период между двумя мировыми войнами, которое он назвал «Снобизм с уклоном в насилие» (1971). Выражение принадлежит Алану Беннетту — к этой формуле сводил он и самый непривлекательный аспект таких книг: нелепый, однообразный, ограниченный в своей реакционности мирок, устои которого лишь укрепляются с раскрытием преступления. В «Убийстве Роджера Экройда» Агаты Кристи рассказчик дает нам возможность заглянуть в него и оценить ежедневную круговерть существования внутри этого мирка.
Я… поспешил пересказать содержание статьи о душистом горошке во вчерашней The Daily Mail. Миссис Экройд плохо разбирается в садоводстве, но она из тех женщин, которые никогда не говорят «не знаю», и мы смогли поддерживать разговор до… И тут Паркер доложил, что обед подан32.
Одна из причин величайшей популярности детективов золотого века заключается в отражении в них тех ценностей, которые так милы читателям, — и это отражение не всегда так уж привлекательно.
Наряду с десятью заповедями Нокса творцы детективного жанра руководствовались и другими негласными правилами, касающимися классовых различий и социальной иерархии. Даже если речь шла об убийстве, в романах этих мало места отводилось подлинному насилию и крови. Так, в «Убийстве Роджера Экройда» само место преступления Кристи описывает весьма сдержанно: «Экройд сидел в кресле перед камином в той же позе, в какой я его оставил. Голова его свесилась набок, а над воротничком поблескивала витая металлическая рукоятка». Имеется в виду смертоносный кинжал, но явных признаков насилия тут нет, а орудие убийства описано так, как если бы это было украшение. В «Убийстве на радио» (1934) Вэла Гилгуда и Холта Марвела в радиостудии находят мужчину, «неестественно скорчившегося на полу», но следующий абзац целиком посвящен описанию студии с ее «особым акустическим оборудованием, поглощающим природное эхо», приглушенным светом, толстым ковровым покрытием, пробковыми стенами и отличным кондиционером. Это типично для детективов золотого века, в которых смерть скромна и незаметна — не бросается в глаза и почти не нарушает обычного распорядка жизни.
Современником Нокса был Уиллард Хантингтон Райт (1888–1939), писавший под псевдонимом С. С. Ван Дайн, автор детективов о сыщике-любителе Фило Вэнсе. Как и Нокс, он много рассуждал о детективном жанре, принесшем ему богатство и заставившем его относиться с иронией к прежним своим поползновениям на поприще искусствоведения. «Раньше я был в числе высоколобых, а поглядите на меня сейчас!» — заголовок одной из его статей. Райт остроумно сформулировал второй неписаный закон детектива 1920-х годов: убийцей не может оказаться слуга — это было бы слишком примитивно. Преступник обязательно должен, по выражению Райта, что-то собой представлять. Снобизм по отношению к прислуге пронизывает мир золотого века: слуга либо настоящее сокровище, либо ни на что не годен. Эти «негодные» еще способны воровать по мелочи или позволять себе шантаж, но убийство таким ничтожествам не по зубам.
Читая детективы 1920–1930-х годов, невольно поражаешься тогдашнему отношению к слугам как к недочеловекам. «Я считаю его честным в той мере, в какой это качество может быть присуще таким, как он», — говорит о своем шофере дама из романа Дороти Ли Сэйерс «Девять колоколов». Альберт Кэмпион, детектив-любитель из романов Марджери Аллингем, небрежно отзывается о своем слуге, называя его «кретином». Николас Блейк (псевдоним будущего поэта-лауреата Соединенного Королевства Сесила Дэй-Льюиса) в романе «Требуются доказательства» сразу же с легкостью отметает все подозрения против тех, кто живет в помещениях для прислуги. Суперинтендант, расследующий дело, «переговорил со всеми служащими школы. Вот их как раз из этого круга можно практически исключить, ибо на протяжении всего этого хлопотного отрезка времени между обедом и началом соревнований они оставались на виду друг у друга — можно сказать, натыкались один на другого, — то ли на кухне, то ли в саду»33.
«Отлично вышколенный слуга» — постоянный персонаж Агаты Кристи, сотни раз появляющийся на страницах ее романов, но капитан Гастингс даже не догадывается, какой снисходительностью веет от похвалы, которой он удостаивает почтенную представительницу обслуживающего персонала: «Милая старая Доркас! Она стояла, глядя на меня с такой искренней преданностью, что я с сожалением подумал о том, что она являет собой прекрасный образец быстро уходящих в историю преданных слуг». Капитан Гастингс смутно знал о переменах на рынке труда, не позволяющих представителям среднего класса держать в доме прислугу класса Доркас, и, подобно читателям Агаты Кристи, очень об этом сожалел.
В период золотого века детективы также заняли свое особое место на социальной лестнице, куда более высокое, чем во времена инспекторов Филда и Уичера, когда расследование считалось грязной работой. «Этим писателям и в голову бы не пришло, — утверждает Джулиан Симонс, — сделать детектива евреем или выходцем из рабочей среды, горделиво и вызывающе подчеркивающим свое происхождение. Подобные персонажи представлялись им совершенно абсурдными». Агата Кристи ловко избежала вопроса о классовой принадлежности своего Эркюля Пуаро, объявив его бельгийцем, иностранцем: отнести его к той или иной социальной категории становилось невозможным. Но множество собратьев Пуаро по профессии оказывались выходцами из аристократических кругов. Лорд Питер Уимзи — брат герцога. Детектив Маргарет Аллингем Альберт Кэмпион — «прекрасно воспитанный и чуточку рассеянный» — младший брат очень важного аристократа, личность которого тщательно скрывается, дабы деятельность младшего Кэмпиона не навлекла позор на семью. Сам Кэмпион в конце концов женится на раздражающе аристократичной леди Аманде Фиттон, с которой знакомится, помогая восстановить права ее семьи на титул.
