– Слушай, что я говорю, а не смотри, что делаю, – горько усмехнулся отец. – Родители ведь так всегда говорят, да? И потом, я, наверное, тоже скоро заболею.
Краш пригвоздила его долгим пристальным взглядом.
– А если нет? Что тогда, останешься здесь чахнуть в одиночку или пустишься вслед за нами?
– Нет, – ответил отец.
– Что «нет»? – спросила Краш.
– Ни то, ни другое.
Его решение стало понятно без слов, и эта тяжкая ноша легла на плечи всех троих. Если после смерти мамы он не заболеет, то покончит с собой.
– Всё должно было пойти по-другому, – заявила Краш. – Я же знала, что делать. Знала, и мы не должны были совершить столько дурацких ошибок, из-за которых погибают в книгах. Мы же не такие тупые, как они. Все должны были добраться до бабули целыми и невредимыми и жить долго и счастливо.
– Краш, в жизни не бывает, как по писаному. Это же не сказка, она идет своим чередом.
– «Жизнь – ускользающая тень, фигляр,
Который час кривляется на сцене
И навсегда смолкает; это – повесть,
Рассказанная дураком, где много
И шума, и страстей, но смысла нет».
Случайно запавший в душу отрывок вдруг всплыл сам собой. «Макбет» ей нравился больше всего. Может, потому что Краш любила фильмы ужасов, а «Макбет» – самый настоящий ужастик с призраками, ведьмами и кровопролитием.
– Я и не подозревала, что ты читаешь Шекспира, Делия, – удивилась мама. – Только мне бы не хотелось, чтобы ты действительно считала, будто жизнь не имеет смысла. Даже если я больна, свою жизнь прожила не зря. Я же родила вас с Адамом. Какая-то частица меня продолжится в вас.
– Конечно, я читала Шекспира, – воскликнула Краш, отмахиваясь от остальных маминых слов. Она не хотела продолжать мамину жизнь, пусть лучше мама живет. – Моя мама – известный шекспировед. Попробуй тут не прочитай!
Она прочитала несколько пьес, чтобы лучше понять маму, но тайком, потому что не хотела, чтобы мама-профессор задавала ей вопросы.
Мама плача обняла Краш.
– Мне всегда казалось, что между нами огромная пропасть, которая с годами только растет. А ты старалась навести мосты, да? Жаль, что я поздно это заметила.
В ответ Краш не смогла вымолвить ни слова, пытаясь сдержать застрявшие комом в горле слезы – рыдать было некогда. Только не сейчас. И тут ее осенило – мама тоже уверена в том, что она не заразится, иначе не стала бы обниматься и дышать прямо в лицо.
Краш было суждено выжить, но вместо победного ликования она ощутила лишь тяжкое бремя, которое придется нести до конца своих дней. Единственное утешение выжившего – сама жизнь.
Тут на пороге кухни появился ни о чём не подозревающий Адам со своим неподъемным рюкзаком, и Краш неожиданно разозлилась на него из-за того, что он не в курсе случившегося и принятых нелегких решений, а потом на себя – его же здесь не было, откуда ему знать, что им придется бросить родителей на верную смерть? Стоит, понимаешь, балбес незамутненный, еще и с таким обиженным видом, что прямо сердце кровью обливается.
– Ну что, готов я к вашему дурацкому переселению, – вздохнул Адам. – И всё-таки глупость вы затеяли.
– Значит так, с этой минуты держи своё ценное мнение при себе, потому что идти придется только нам вдвоем, и пока не доберемся до бабушки, чтобы я твоего нытья не слышала, понял? – окрысилась Краш.
Адам обвел их всех глазами.
– Что тут происходит?
Краш собиралась сказать, что объяснять нет времени, да и повторять всё по новой совсем не хотелось – дела и так хуже некуда без уточнения всех подробностей, но вдруг снаружи послышался какой-то шум, и все замерли.
– Это грузовик, какой-то патруль прочесывает район, ищут выживших, – прошептала Краш. – Они только что свернули на подъездную дорожку. Надо уходить.
Адам, как всегда, поступил по-своему, то есть наоборот – вместо того, чтобы выскочить с черного хода и бежать через лужайку к лесу, пока их не заметили, бросился из кухни к окну в гостиной.
– Не лезь к окну, идиот! – зашипела Краш, а когда и родители кинулись вслед за ним, только в отчаянии всплеснула руками.
Они все прямо напрашивались, чтобы их поскорее поймали, но Краш никому сдаваться не собиралась. Рюкзак при ней, больше тянуть незачем. Конечно, с Адамом на пару скитаться по лесам было бы сподручней, мало ли что, вдруг заблудишься или поранишься. Но раз так, придётся отправляться без него. Подумаешь.
Она была готова уйти, даже толком не попрощавшись с родителями – все и так в курсе взаимных нежных чувств, любовь навсегда останется в сердцах, и вообще это всё чушь собачья (на самом деле, это всё, конечно, правда, но сейчас не до этого, и так сердце разрывается при мысли о том, что придется их бросить), и никто бы не стал ее винить, ведь все знали ее отношение к военным, лагерям и жизни в неволе.
И всё-таки она не трогалась с места, ведь принимать про себя судьбоносные решения гораздо проще, чем следовать им до конца. Уходить, не прощаясь, или бросать Адама было как-то неловко.
Вдруг на кухню в полном смятении ворвались мама с Адамом, а из гостиной послышался какой-то непривычный звук. Отец заряжал винтовку.
У него была охотничья винтовка, модель Краш не знала, да и вообще не интересовалась оружием, что практически без дела лежало в шкафу в прихожей. В молодости отец ходил на охоту с Батей, обычно на оленя, потому что они здесь водились в изобилии, но как-то признался дочери, что ему гораздо больше нравилось гулять по лесу, чем убивать животных, и с годами просто перестал брать с собой оружие. Но как ни странно, избавляться от него не спешил – никому не продал и не подарил, только однажды заметил:
– Может, еще пригодится.
– Там полный пикап вооруженных людей, – воскликнул Адам, схватил сестру за руку и поволок к черному ходу, как будто она сама туда не собиралась буквально минуту назад. – Человек шесть-семь, и с ними Мартин Кей, орет, чтобы мама с папой выходили. Как-то непохоже на предложение помощи ближнему в трудный час. Скорее толпа расистов собралась искоренить смешанные браки, значит, и нам с тобой ничего хорошего не светит.
– Да ты что! – вырвалась Краш. – Серьезно? Кругом люди гибнут, а этим больше нечем заняться, лишь бы покуражиться над цветными?
– Правда, Делия, – ответила мама. – Вам с Адамом нужно срочно уходить.
– Вам с папой тоже нельзя здесь оставаться, – всполошилась Краш. – Эти ублюдки начнут над вами издеваться или и того хуже. Мама… ты даже не представляешь, на что они способны.
– Придержи язык, Делия, – ответила мама. – Я прекрасно знаю, чего они хотят. Получше тебя. Когда мы с отцом поженились, смешанные браки еще были редкостью. Уж я столько перенесла, что знаю наверняка – некоторым такое совсем не по душе. Хотя на Мартина Кея ни за что бы не подумала, ни разу худого слова от него не слышала.
