Алеку досталась его внешность – все, кроме рыжих волос. Рейд не носит бороду, он чисто выбрит и зеленоглаз. Он так же популярен среди женщин, как и его сын. Валери и сама едва не поддалась его обаянию, но вовремя опомнилась. Ему вовсе незачем было губить девочек, но Валери понимает: ему это просто нравится.
А еще она понимает, что ей нужно время, нужна пауза, и спрашивает:
– Зачем? Зачем ты ее убил? Ты ведь ее не знал, она ничего для тебя не значила. Зачем понадобилось убивать? Зачем ты убил мое дитя, а затем заставил растить своего ребенка?
Его улыбка и тяжелые, разбивающие тишину шаги по ступеням говорят ей: Потому что я мог это сделать. Эта улыбка проскальзывает между ее ребер, как нож, и входит в самое сердце.
– Ты мне нравишься, Валери, честно. Но твоя дочь оказалась твоей копией – точно такой ты была, когда мы учились в школе. Когда ты сказала мне «нет», а этому идиоту Чейзу – «да». А потом еще был Люциус, чокнутый Люциус! Я человек терпеливый, но обиды не прощаю. – Его улыбка становилась все шире. – Разве Лили могла отказать старому другу ее мамочки, который предложил подвезти ее до дома? – Он пожимает плечами. – Я держал тебя здесь под присмотром, запретил гребаному Талли жаловаться на тебя. Боже, как ты ему надоела за эти годы! А еще я получил бонус – ты приглядывала за моим сыном. У него все в порядке и мне не приходится отвлекаться от дел и развлечений. – Он разводит руками. – Я забрал у тебя одного ребенка, но дал другого. Тебе же нравится Алек. Можно считать, что мы квиты, да?
Проходит мгновение, прежде чем из горла потрясенной Валери вырывается крик.
– Нет! – она конвульсивно сжимает туфлю.
– Нет? – он прикидывается удивленным. – Ах, да. Кстати, как ты сюда попала? Новое вино в старой бутылке.
– Сначала я думала, что это сделал Алек, но новым вином в моей бутылке оказался ты. – Она немного удивлена, что может говорить так спокойно. Если она хочет выжить, нужно сохранять хладнокровие. Рейд прихватил на кухне самый большой нож и, проходя мимо, постукивает им по стеклянным поверхностям полок и пьедесталов, играя странную мелодию.
– Что ж. – Он сухо улыбается. – Не стоило тебя недооценивать. Слишком умная. Но ума вовремя лечь ко мне в постель тебе не хватило. Что ж, все совершают ошибки. Ты ведь не от большого ума вышла за Чейза и потом трахалась с Андерсоном.
– Люциус… Ты и его?..
– Талли сказал, что он колеблется. Когда ты ушла, Люциус просто взбесился. Умеешь ты достать мужчину, Валери, это одно из твоих основных качеств. И я его устранил. Он терял деньги, делал какие-то дурацкие инвестиции, так что здесь дело не только в мести, но и в экономии. Кстати, не думай, он не знал, что случилось с твоей Лили. Он считал, что я высадил ее где-то по пути домой, и судьба настигла ее в другом месте, однако его начинала мучить совесть, и он уже сомневался, что снимок нужно и дальше скрывать от тебя. Но пока он был зол на, то и не думал об этом.
– Все ошибаются, – это все, что она может сказать.
Он фыркает:
– Нужно было выбрать меня, Валери, хотя бы на некоторое время.
– Кстати, почему ты дома? Сейчас? – Он никогда не утруждал себя присутствием на дне рождения сына, но…
– Годовщина, Валери, наша годовщина. Люблю, знаешь ли, смотреть на тебя в день исчезновения Лили. Ты буквально светишься от горя, и это завораживает. Ни за что не пропустил бы такое зрелище.
Он подходит все ближе, Валери отступает.
– Что будет с Алеком?
– Что с ним будет? Скажу, что ты решила уехать, и его мамаша как когда-то. Что ты устала от него, как и его мать, что ты в нем разочаровалась. Он привык, вопросов задавать не станет. Он ничем по-настоящему не интересуется, ты знаешь это лучше, чем кто-то другой.
– Он уже не такой, как раньше. Но ты этого не знаешь, потому что не бываешь дома. Ты не знаешь собственного сына. – Ее душит истерический смеха: родители в разгар военных действий из-за ребенка. – Он не тот, каким его сделал ты. Он не твое новое вино.
– Ты помогла ему взять себя в руки, и он не попадет в беду, но даже если бы ты не совершила это необдуманное вторжение в мое личное пространство, твое время уже подходило к концу. Боюсь, в твоем присутствии у него слишком разовьется совесть, а это лишнее. Так что тебе лучше уйти, пусть он думает, что его опять бросили. – Рейд задумчиво склоняет голову набок. – А тебе не кажется, что ты так яростно защищаешь его, потому что не уберегла Лили?
Валери судорожно сглатывает, молчит, потом произносит:
– Где…
– Что?
– Где его мать?
Рейд указывает в дальний конец подвала; Валери видит пару поношенных белых сандалий с каблуком клинышком. Давно вышедших из моды.
– Лора не хотела уходить. Она любила своего мальчика.
– Папа?
Повернувшись, они видят Алека на площадке у входа в подвал. Он пришел, получив сообщение Валери. Она написала ему, потому что никого другого в этот момент не хотела видеть. Он поднял руки, как будто сдается. За ним стоит Обадия Талли – очевидно, попытки примирения, предпринятые Валери, его не смягчили. Пистолет шерифа направлен в спину мальчика.
* * *
Алек медленно спускается по лестнице. Медленно – не только потому, что ствол пистолета время от времени утыкается в его ребра. Он слышал весь разговор Рейда и Валери, глядя на свое отражение в полированной поверхности стальной двери. Ему кажется, что слова отца превратили его в нечто призрачное, лишенное внутреннего равновесия. Взгляд блуждает по сторонам – от отца к наставнице, к пьедесталам и туфелькам, потолку и стенам. Мозг до сих пор обрабатывает все, что он услышал до того, как появился Талли и жестом приказал спуститься в подвал.
Талли за спиной не слышно, но Алек делает еще несколько шагов. Смотрит через плечо на шерифа. Талли представляет собой то еще зрелище. Как и Алек, он не бывал в этом подвале, но выражение его лица говорит о том, что он начинает понимать, во что вляпался. Алек догадывается, что Обадия охотно брал у Рейда деньги и на многое закрывал глаза, но он и близко не представлял себе, чем Рейд на самом деле занимается. Алек и сам об этом на подозревал, и теперь ему важно, чью сторону займет Талли.
Алек останавливается у пьедестала, смотрит на дешевые сиреневые туфельки из лакированной кожи. Они притягивает его, он их помнит. Склонив голову набок, он прикасается к одной из них.
– Туфельки Энни. – Его взгляд движется дальше. Указав на пару сногсшибательных туфель цвета электрик от Прада, он говорит: – А эти – Элли.
Где-то дальше, думает Алек, находятся туфельки Элейн и Сьюзи. Всех девушек-школьниц из Говарда, которых Алек больше не видел после того, как с ними встречался его отец. Он изгонял из памяти все с ними связанное, стараясь залечить раненое мальчишеское самолюбие. Он забывал их, отказывался от них.
