* * *
Пройдя полпути, Агнесса останавливается, чтобы посмотреть вверх, передохнуть. На это дело уйдут все силы, которыми она обладает. Не нужно торопить события.
Плотные кудри на голове старухи движутся чуть влево, а потом чуть дальше вправо, они похожи на небольшое мохнатое животное, сидящее на подоконнике. Желтый свет голой лампы на кухне пятнами падает на кучи, громоздящиеся под окном. Прыщавая луна над крышей сарая омывает своим светом ледяное небо, повсюду ее струны, ее пальцы. Именно их собирает Агнесса, чтобы все получилось.
* * *
Не совершай безумных поступков…
Голос мамы угасает, как только она заходит слишком далеко и утыкается в стену сна. Но как могла она рассказать Агнессе все это, и ожидать, что она останется? Сидеть в аду вместе с ней, в ловушке, и задыхаться? Здесь все полно безумия. И совершать здесь можно только безумное, то, что противоречит разуму.
* * *
Вернемся к теме безумства. Безумствовать следует методично, если хочешь, чтобы это сработало. Чтобы установить границу, нужна тишина, сосредоточенность, правильные ингредиенты, точная привязка к луне, слияние с ней. Несчастье должно произрастать из земли. Агнесса нащупывает путь вперед сквозь новизну и правильность, выбирая правильное, горсть за горстью, дюйм за ничтожным дюймом.
Когда круг замыкается, дрожь пробегает по спине к затылку, и дальше, щекочет брови, пока она торопится к дереву, к сумке. Достает оттуда шелковистую темную косу, жесткую бороду, развязывает концы одной, расплетает другую. Она раскладывает их на сумке, перемешивает пряди, связывает с одного конца. Потом проволока. Сперва ее нужно распрямить, потом согнуть в конус. Конус она накрывает волосами, связанными концами вверх.
* * *
Мамины волосы обрушиваются на лицо и плечи, как черная вода, спускаются на спину. Под солнцем пряди распространяются по всему аду, разлетаясь там, где она протискивалась или плыла. Срежь их, говорит она, когда Агнесса приносит домой ножницы.
Срежь совсем. Это просто другая ловушка, другая связь.
A потом оказывается, что они не могут сжечь или закопать их, развеять по ветру или пустить по воде. Так странно, в них так много мамы. В них есть сила, как и в самой Агнессе, – безголосая, непробужденная.
Агнесса убирает их вместе с ножницами и другими сокровищами. Мама следит, поглаживая обновленную голову – волосы теперь короткие и мягкие как перья на птичьей грудке.
* * *
Агнесса откручивает крышку банки с речной водой, вынимает хлеб и сыр, которые взяла в хорошем доме. Корочка хлеба подойдет. Она бросает ее в банку. И сырную корку. Ест остальное, быстро, чтобы была сила, хотя обычно не торопится, размышляя над вкусом и запахом, ценой, и возможным смыслом.
* * *
Прячась за подстриженным кустом, следит, как женщина выходит к буфету – тоже ее бабка, другая! Которая, конечно, знает, что Агнесс здесь, рядом, судя по тому, как она оглядывается по сторонам, как зовет ее – киса! Киса! Знает, и в то же время не знает, потому что оставляет еду и возвращается по тропе, вглядываясь в ночь. Завтра она узнает точно. Завтра мама и Агнесса вместе, не прячась, пройдут по дорожке к передней двери.
Ах, да, и папа, вдруг вспоминает она. Тогда у нее будет и папа. И замирает в восхищении среди листвы.
* * *
Она берет нож и клок, вырванный из ада, обрезает его, чтобы уместился в банке. Два оставшихся клока вплетает в конус из волос и бороды. Вокруг, окружая дерево, проникая в его тень, луна разбрасывает свое добро. Луч лунного света ползет по руке Агнессы, как боль, и нужно дышать, дышать, готовиться снова выйти на лунный свет. Она близко, она так близко. Все случится так скоро. Происходящее накатывает на нее стремительно и драматично.
Она встает, в одной руке – конус из волос, в другой – банка. Она входит в разрыв ворот, идет по тропе. Пепел заставил дом притихнуть, но, едва переступив черту, она чувствует, что котел кипит, старуха колдует, кот следит за ней с подоконника, сквозь все стены и набитое между ними барахло.
Она ставит банку, вынимает из кармана пластмассовую зажигалку, зажигает, фиксирует крышку резинкой. Ставит аккуратно на самую плоскую половицу, ровно по центру передней двери. Прикрывает огонек конусом.
Вонь. Связка волос занимается наверху, волосы вспыхивают, корчатся, исчезают. Боль и вонь перехватывают горло, Агнесса отворачивается и кашляя обегает весь дом с банкой в руке.
Кот смотрит на нее. Кот всегда знал. Но ничего не говорил ей, чтобы произошло все, что должно произойти. Кот старый, шкура покрыта пятнами и язвами. Глаза, и черный и белый, видят ее одинаково хорошо.
Ну и вонь, говорит зверь. Она вот-вот почувствует ее. Дичь встревожится.
Агнесса переступает черту, встает на поваленный старый котел. Опираясь на покрытую шелушащейся краской стену, поднявшись на цыпочки, ставит банку на подоконник возле кота, так чтобы она могла упасть в любую сторону. Теперь дело за котом. Он должен сделать то, чего делать не хочет, – выбрать ту сторону или другую. Решить, многим ли он обязан ее бабушке.
Из кухни доносится восклицание. Ведьмино внимание подобно молнии. Дичь пробудилась. Агнесса спрыгивает на землю. Останавливается и смотрит назад.
Кот зевает, изогнутый влажный язычок похож на узкий листок в лунном свете. Банка блестит, и капли на рододендроне тоже. Все это части одной и той же магии.
Голос бабки дробью рассыпает заклятия по коридору. Для них у Агнессы есть кое-что на кончиках пальцев, и на губах – нечто, способное оглушать и душить. Он отлично знает, что такое удушение.
Кот наблюдает. Шаги в коридоре. Но коридор, как и любая комната в этом доме, загроможден барахлом. По нему нужно просачиваться, протискиваться, раздвигая награбленное. Горящие листья и волосы пылают и вопят на передней веранде. Ведьмин страх воняет мочой, как костер, который мальчишки залили мочой. Страх проникает сквозь стены, как ветер. Агнесса что-то шепчет ему. Кот сидит, будто каменный, и наблюдает.
Едва бабка оказывается возле двери и начинает возиться с замком, кошачья лапка, лениво выпростанная из-под груди, сбрасывает банку с подоконника.
Внутрь дома.
Вода и растительность доходят Агнессе до колен. Она перебрасывает свое тело над чертой, встает снаружи кольца. Черная, пронизанная лунным блеском вода бурлит стеблями, – растущими, покрывающимися листвой, расцветающими, – вода хлещет вверх, трепещущим сверкающим цилиндром, огражденным добрым пеплом, доброй землей. Высоко над головой шипит, омывает, гремит листвой.
Ползком и вприпрыжку Агнесса огибает созданную ею стену, пробираясь к дорожке, за спиной у нее тенистое дерево, надежный друг. Усталость мчится к ней, оседлав волну удивления. Где-то внутри старуха напрягается и произносит заклинания, но они искривляются, ломаются, ее руки и ноги застревают между стеблей, волшебная вода проникает в горло, наполняет легкие.
