Разве я могла сказать «нет»? Он был коварнее гренландского айсберга, а я его любила.
— Хорошо, — сказала я, — я буду тебе сестрой.
И в знак братско-сестринской любви я пожала его горячую сухую ладонь.
35. Новая страница
У меня уже был старший брат — единокровный. Сын папы от первого брака. Когда мне было три или четыре года, они с матерью уехали из Овсяновки — поэтому я его не помнила. В детстве я часто расспрашивала дедушку, каким он был. Мне очень не хватало родного и близкого человека, и я с тоской вспоминала о потерянном братике. Дед меня «успокаивал»: «Да не думай ты о нем! Он так-то бедовый пацан был, не стал бы возиться с девчонкой». «Что значит бедовый?» — спрашивала я. «Ну, борзый такой, хулиганил по поселку. Ларек с сигаретами поджег, утку у Денисовых украл. Правильно мать его увезла. Может, в городе он образумится». В каком именно городе должен был образумиться мой брат, дед не знал. В Питере или Петрозаводске? Или, может быть, в Мурманске? Или в Архангельске?
Я прикинула: сейчас моему брату должно быть чуть за тридцать. Его звали Виктор, а фамилия — Ануков, если он оставил фамилию нашего отца. Больше я о брате ничего не знала.
А теперь у меня появился еще один братишка.
Случись такое чудо несколько лет назад, я бы прыгала от счастья. Брат! Взрослый! Умный! Летчик! Но сейчас я не видела поводов для особенной радости. Я вернулась в салон, сняла носки в бирюзовый горошек, тщательно скатала в комок и засунула в потайной карман сумочки. Это будет мой оберег. Я решила: каждый раз, когда мне покажется, что он по-особенному на меня смотрит, или говорит что-то неподобающее, или неровно дышит в мою сторону, я буду доставать этот комочек и вспоминать сегодняшний разговор в залитой солнцем пилотской кабине.
«Это единственное, что я могу тебе предложить».
Отец написал: «Борись за свое счастье, ничего не бойся, настоящая любовь все оправдывает». Но с кем бороться? С Молчановым? Он все для себя решил, его не сдвинуть с выбранной позиции. Должно быть, он много об этом размышлял: как в одну лодку погрузить волка, козу и капусту. И нашел замечательный выход: объявить капусту сестрой.
А я-то нервничала, грезила о нем, строила воздушные замки, испытывала перед Кириллом и Машей чувство вины, колебалась, сомневалась, терзалась — а у него все просто: «Мы должны стать родственниками». Все забудется. Все пройдет. Все перемелется.
Пришло время посмотреть правде в глаза: у Молчанова не было ко мне сильного влечения. Если бы было, он не смог бы вести себя так сдержанно, доброжелательно и адекватно. Его бы штормило не хуже меня. Он бы не устоял перед моими чувствами, которые я от него не прятала и много раз выказывала. Я объяснилась ему в любви в «Старбаксе», сообщив, что влюбилась впервые в жизни — но не в Кирилла. «Ты знаешь, что я хочу сказать». Я проникла в его спальню и честно сообщила в глазок камеры, что скучаю. «Я хочу быть с тобой, я люблю тебя». И даже сегодня я домогалась ответа на вопрос что нам делать, не скрывая своих намерений.
Я всегда выражалась предельно ясно.
Если бы Молчанов был хоть капельку влюблен, он бы не смог отшивать меня раз за разом. Он живой мужчина, а не кусок карельского гранита. Все, что я о нем знала, — история его дружбы с Кириллом, отношения с Машей, свадьба и развод с Леной, — все говорило том, что он эмоциональный, тонко чувствующий, а иногда даже импульсивный человек.
Просто он не любил меня. Вот и все. Да, он что-то испытывал, но это что-то было настолько несущественным, что легко сбрасывалось со счетов.
Я не испытывала горечи. Молчанов меня отверг, но сделал это, не оскорбив и не обидев. К тому же подобное случилось не впервые. Сколько раз он должен повторить, что не заинтересован в отношениях со мной, прежде чем я пойму и отстану? Пришла пора услышать его. И поверить ему. Это рукопожатие поставило жирную и окончательную точку в нашей несбывшейся любви.
Я огляделась.
Олег все еще читал книгу о нежных наказаниях. Он быстро перелистывал страницы, иногда вскидывая брови, а иногда громко и озадаченно хмыкая. Без бороды и с нормальной человеческой стрижкой он уже не напоминал лесного бродягу или городского бомжа. Он стал весьма привлекательным мужчиной среднего возраста. Да, не молод, но и не настолько стар, чтобы перестать нравиться женщинам. Наверняка он пользовался бешеной популярностью у дамочек бальзаковского возраста, предпочитавших крупных молчаливых самцов. Но Олег не собирался жениться. Он хранил верность своей однокурснице, с которой пережил роман сто лет назад, — хотя вряд ли он планировал оставаться холостяком до конца жизни. Просто так сложилось.
А Кирилл, напротив, обещал Леночке не жениться ни на ком, кроме нее. Однако он собирался нарушить клятву и жениться на подходящей девушке. Я не сомневалась, что рано или поздно он такую встретит, несмотря на уверенность Лены.
Я глянула на Бориса Михайловича, дремавшего на диване с повязкой на глазах. У этого тоже были большие проблемы с личной жизнью. Его жена ушла к партнеру по бизнесу двадцать пять лет назад. Бросила двоих детей и укатила в Америку за новой любовью и лучшей долей. Почему он не женился второй раз? Не захотел? Решил, что проще и дешевле обходиться любовницами? Скоро он встретится с бывшей супругой на свадьбе дочери, которая ждет ребенка от мужчины своей мечты. Ей тоже пришлось несладко. Сколько Паше было лет, когда она разглядела его пробуждающуюся мужественность? Двенадцать? Машу укусила безобидная змейка, а маленький Паша испугался и попытался отсосать яд…
Ни у кого не складывалось просто. С чего я взяла, что стану исключением?
Я обвела взглядом остальных пассажиров. Наверняка у каждого была своя история любви, страсти, разочарования, нежности или одержимости. И ничего, все жили дальше. И я буду жить. Если мы не можем быть любовниками, то быть братом и сестрой — не такая уж плохая альтернатива. Мы не наделали глупостей, не разбили чужие сердца, не исковеркали жизни — это уже достижение.
А главное — мы могли смотреть друг другу в глаза, не краснея от стыда.
* * *
Когда самолет сделал широкий круг над морем и начал снижаться над бесконечными квадратами жилых кварталов — красные крыши, зеленые кроны деревьев, голубые капли бассейнов, автомобильные развязки, дымка на горизонте, выгоревшие холмы, кучка небоскребов в центре, — у меня возникло острое и ясное осознание того, что я перевернула одну страницу своей жизни и открыла другую.
Мне было немного жаль того, что не сбылось, но к этому тоскливому чувству примешивались и другие — смирение и облегчение. Кирилл принес банку газировки, открыл и протянул мне:
— Знаешь, я много раз прилетал в Лос-Анджелес, но с тобой все по-другому. У меня ощущение, что наконец-то моя жизнь становится такой, как я мечтал.
36. Картонная гасиенда
Маше очень шла беременность. Ее грудь стала еще пышнее, карие глаза сияли радостью, а блестящие волосы завивались в тугие мелкие колечки. Она обняла меня сразу после того, как мы прошли таможенный и паспортный контроль.
