– А что было позже?
– Творческий конкурс. Зимой наши дети участвовали в городском смотре творческих работ «Перо младое», и я отправил на конкурс не то сочинение.
– О! Это как же? – Про творческий конкурс Натке, по понятным причинам, было особенно интересно.
– По-настоящему талантливым, интересным и самобытным было сочинение Анечки Карякиной из восьмого «В», но от меня ждали, что я порекомендую работу Вити Трошина из «А» класса. Видите ли, Вите получить призовое место важнее, он планирует поступать в гуманитарный вуз, тогда как Аня собирается в мед. К тому же папа Вити – один из замов основателя и главного спонсора Шоко-школы – самого Трефа, – Лев Александрович неожиданно воинственно встопорщился. – И что с того?! Объективно Аня написала лучше! Это истина, мог ли я против нее погрешить?
– Не погрешили, значит?
– Нет. В последний момент поменял кое-что в комплекте заявочных материалов, так что на конкурс ушла работа Карякиной. И, кстати, она получила-таки приз жюри! Тем не менее Эмма Францевна мне уже прямым текстом предложила уйти по собственному желанию.
– Но у вас такого желания не было…
Лев Александрович энергично помотал головой – свободолюбивая борода вырвалась из-под рубашки и вольно разлохматилась:
– Желание-то у меня такое уже имелось, а вот возможности оставить работу по-прежнему не было. В середине учебного года перескочить с места на место, как правило, нереально, а стать безработным, даже если всего на несколько месяцев, я не мог. Пришлось отказать Эмме Францевне в ее настоятельной просьбе безвременно покинуть ряды ее подчиненных. Но… – Бехтеревич смутился. – Я пообещал ей, что постараюсь стать образцовым членом коллектива. И некоторое время действительно был им… От меня даже перестали скрывать разного рода конфиденциальную информацию, я много чего узнал, но на все закрывал глаза…
– А потом?
– А потом Роме Васильеву из одиннадцатого «А» понадобилось отредактировать статью для публикации в журнале, и это попросили сделать меня как наиболее опытного преподавателя, вырастившего целую плеяду успешных журналистов, – Лев Александрович приосанился было, но тут же снова согнул плечи. – Понимаете, Роме нужны были публикации в СМИ, чтобы набрать баллы для поступления на журфак. Со СМИ его папа – у него своя строительная компания – договорился, ему продали журнальную площадь под статейку сына по рекламным расценкам, но при этом поставили условие, чтобы материал был достойным. А Рома, скажем честно, написал ерунду. Детскую такую чепуховину, задорную, запальчивую, поверхностную… В федеральный журнал социально-экономической тематики! Короче, я переписал эту статью целиком и полностью. Оставил только тему – компьютерные игры против кинобизнеса, но раскрыл ее иначе, с цифрами и фактами, так что получился действительно интересный аналитический материал. В таком виде материал охотно взяли, напечатали…
– Так в чем проблема?
– В том, что это была моя работа. Моя, а не Ромы Васильева! И я ожидал, что при публикации меня укажут если не соавтором, то хотя бы редактором. Хотя бы в списке «над номером работали»!
– А они опять сказали – «вам же заплатили, чего вы еще хотите?» – догадалась Натка.
Лев Александрович уныло кивнул.
– Меня это ужасно задело. Я почувствовал себя не просто униженным, а ограбленным, хотя, вы правы, за редактуру мне заплатили… Наверное, я должен был сдержаться, скрыть свои переживания, но мне, к сожалению, не всегда удается справиться с собственной эмоциональной натурой… Я позволил себе высказать все, что думаю по поводу такого рода медвежьих услуг, оказываемых детям, коллегам в учительской – и вуаля: руководство пригрозило мне увольнением по статье, если я не уйду по собственному желанию.
– Но вы опять не ушли…
– И меня едва не уволили по статье.
Лев Александрович пригорюнился, борода его уныло обвисла.
Натка вздохнула и придвинула к нему блюдо с подостывшими блинчиками:
– Да вы ешьте, ешьте. Видно, что похудели сильно – кофта эта размера на три больше, чем вам теперь нужно.
– Я ее уже не надеваю, – Лев Александрович очнулся, оглянулся и погладил кофту, висящую на спинке соседнего стула. – Раньше все время носил, а теперь нет… Но не потому, что она мне велика, а просто ее Машенька вязала. Храню теперь как память, не надеваю, чтобы не износилась. И все равно вот тут уже дырочка…
– Это не дырочка, – посмотрев, успокоила его Натка. – Просто петли спустились, их можно поднять. Найдется у вас вязальный крючок или просто большая иголка?
Февраль
– Ты уже не спишь?
В бесцеремонно распахнутую дверь ворвались звуки, ароматы, и на волне их – моя дурно воспитанная дочь.
Я зевнула и прислушалась – из коридора доносилось монотонное акынское пение модного рэпера Диманди, принюхалась – из кухни тянуло запахом кокосового молока… Кажется, уже пригорающего. Присмотрелась – в дверях, нетерпеливо приплясывая, высилась Сашка.
Здоровенная она у меня вымахала, хоть в баскетбол ее определяй… Хотя уже поздно, конечно.
Или не поздно?
Бросок!
Что-то маленькое рыбкой блеснуло в воздухе, пролетело по параболе и шлепнулось на мою кровать.
Я рефлексивно дернулась, то, что прилетело, скатилось со вздыбившегося одеяла и звонко брякнулось на пол.
– Лежать! – пугающе рявкнула Сашка и прямо с порога упала плашмя, поползла, ввинтилась под кровать…
Нет, не в баскетбол – в футбол ей нужно. Голкипером.
– Блин…
– По-моему, на кухне что-то подгорает, – обеспокоенно заметила я строго в тему блинов.
– Да это я кашу варила, молоко убежало, но не все, – глухо ответила моя спортсменка-кулинарка из-под кровати и, пятясь, полезла наружу.
Я терпеливо дождалась, пока покажется взлохмаченная голова, и спросила:
– Тогда почему «блин», если кашу ты спасла? В чем проблема?
– Монета покатилась и встала на ребро у стенки, – скороговоркой объяснила Сашка и сунула мне в руку серебристый кружочек. – Вот. Давай сама. Подбрось повыше и посмотри, что выпадет – орел или решка.
– А разница? – Я повертела в пальцах пятирублевую монету.
– Потом скажу, чтобы не нарушить чистоту эксперимента. Боюсь, ты жульничать будешь.
– Я? Жульничать?! Что ты, я же судья!
– Это ты на работе судья, а дома мать-тиранша.
Я изобразила праведное негодование, Сашка засмеялась и махнула рукой, легко отводя грозно нависшую над ней подушку:
– Ладно, ты не тиранша, но все же строишь меня, как все предки. Знаешь, в чем главный трабл воспитания детей в нашем обществе?
– Трабл – это проблема? Тогда вседозволенность, – рассудила я и зачем-то потерла монету о рукав пижамы.
