Картина вырисовывалась безрадостная – из двадцати писарей, интендантов и вестовых, отряженных под начало зауряд-прапорщика, едва полтора десятка справились с разборкой карабина. Причём двое попытались впихнуть патрон, не откинув до упора затвор, а один даже сумел в этом преуспеть – после чего патрон, разумеется, намертво заклинило, так, что пришлось выколачивать его шомполом через ствол.
Но настоящие страдания начались, когда выяснилось, что взводу (команда Ремера по документам числилась усиленным взводом) выдали защитное снаряжение и амуницию, положенные по штату панцергренадерам. Вообще-то понять можно – для городских боёв эти ребята оснащены лучше не придумаешь, но так то ведь кадровые вояки, штурмовики, головорезы! А у него, Ремера – сводная команда протирателей штанов, герои чернильниц и гроссбухов, воители бумажного фронта. И у каждого второго на высоко выбритом лбу багровое пятно от контактного слизня – чтобы штабная крыса, да без профессиональной отметины? Ремер с отвращением сплюнул под ноги.
На этот раз попотеть пришлось и самому зауряд-прапору: ему ни разу не приходилось таскать на себе толстые кожаные кирасы с коленчатыми трубами наручей и поножей, газовые маски со стеклянными бельмами в медных ободках, глубокие, увенчанные остриями стальные каски с пластинчатыми назатыльниками. На заставе такой амуниции отродясь не водилось – зачем? Кому придёт в голову шастать по прибрежным зарослям в таком обвесе? Да и не припоминал Ремер, чтобы контрабандисты носили с собой огнемёты или кислотные гранаты. Да, конечно, панцирь из воловьей кожи толщиной в четверть дюйма, да ещё и усиленный медными пластинами на плечах, защитит от любого ножа, штыка – да хоть от палаша коннопионера. Рассказывали, что он даже удержит выпущенную с полусотни с шагов пистолетную пулю, и солдаты-пехотинцы случается, по пьяному делу устраивали подобные проверки. Даже отдельные капельки инрийской «живой ртути» нет-нет, да и вязнут в кожаной броне…
Это всё, конечно, хорошо – но, поди, посиди в секрете в таких доспехах – не говоря уж о том, чтобы скрадывать в скрипучем доспехе осторожных, как лисы, контрабандистов?
И вот теперь – хочешь-не хочешь, а подгоняй по себе, навьючивай подсумки, гранатные мешки, ранец с притороченным чехлом для топора, ножны штык-тесака на левом бедре. Перчатки из толстенной кожи, с медными накладками на костяшках пальцев – чем не кастет? – бандольеры с патронами для карабина на груди. Колени и локти немилосердно скрипят, при попытке согнуть ставший жестяным от долгого хранения войлок, которым подбиты изнутри сочленения. Под конец с Ремера пот лил ручьём – хоть выжимай. Зауряд-прапорщик понимал, что боец он сейчас во всём этом обвесе никакой. Чтобы попасть в цель – и думать нечего, вон, как руки дрожат. А уж чтобы бегать… где привычные кожаные мокасины на тонкой, мягкой подошве, в которых пройдёшь по лесной тропе, не хрустнув веточкой? А в этих башмаках можно ходить по щиколотку в тлеющих углях, по лужам горящего огнестудня, и даже жара не почувствуешь. Можно пинком вынести деревянную дверь, словно кувалдой – ещё бы, ведь весят эти башмаки фунтов по семь каждый – шипастая латунная подмётка, тройная кожа с воловьих хребтин, медные застёжки, застёгивать которые приходится с помощью товарища по взводу. Короче – тёмный ужас, а не обувь.
А комендантские крысы – смотри-ка ты, бодро разобрали «комплекты защитные, кожано-войлочные», и споро натягивают на себя! Сказались, видать, положенные по ранжиру гарнизонной службы занятия: «снять-надеть», «снять-надеть», «упал-ползи»… Хорошая всё-таки вещь – устав.
Весит это снаряжение, не считая оружия, гранат, сапёрного тесака-пилы, топора, запасных фильтров и прочих нужных вещей фунтов тридцать-тридцать пять, и таскать его придётся на себе весь сегодняшний день. Одно хорошо – на камни и обломки черепицы с крыш, которыми швырялись в постовых шуцманов университетские смутьяны, можно не обращать внимания. Да и дрыном, выломанным из ограды палисадника бойцу в КЗКВ не очень-то повредишь – фасончик не тот. Так что пусть личный состав попотеет, это им полезно. Зато целее будут – городские улицы, это вам не прибрежные тропки да кустики!
Зауряд-прапорщик неспешно прохаживался вдоль фронта своего воинства. А ничего – поначалу казалось, что дела обстоят куда хуже. Вот что делает даже с такими вояками предписанная уставом подгонка снаряжения! Ровный строй недвижных статуй, закованных в кожу и медь; карабины, как положено, у правой ноги, штык-тесаки примкнуты, блестят. Страшное дело: верхняя кромка этого орудия щетинится зубьями пилообразной кромки, пограничникам такой жути не выдают, у них в ходу карабины без штыков. Панцергренадеры, курица их затопчи, надежда и опора Империи! Над остроконечными касками торчат рукояти топоров – кстати, надо бы проверить…
– Взвод, топоры к ноге!
По шеренге прошло шевеление, кожаный скрип, лязг металла. Всё верно: перекинуть карабин на сгиб левого локтя, правой рукой дотянуться до торчащей над плечом рукояти – и резким движением на себя, так, чтобы топорище описало дугу и звонко стукнуло о брусчатку возле правой подошвы. А этот замешкался, завозился – застёжка заклинила, не отстегнулась, как положено, от резкого рывка. Так теперь и будет дёргать, потея от натуги, в непривычном панцире, пока соседи не помогут справиться с медной фитюлькой…
– Рядовой Хайнц, отставить! Смирно! Кругом! Капрал Формер, помогите этому болвану!
Ну вот, вроде, всё в порядке. В стороне попыхивает струйками пара грузовой дампфваген на шести деревянных, окованных железом и покрытых толстым слоем гуттаперчи колёсах. Механик уныло выглядывает из рубки, позади длинного, открытого кузова, да время от времени покрикивает на мальчишку-кочегара, перекладывающего в прицепе-тендере угольные брикеты. Агрегат этот Ремер реквизировал – в полном соответствии со своими бумагой полномочиями, прямо на соседствующей с комендатурой стройке. А заодно – положил глаз на штабель мешков с цементом. Когда новое начальство определит взводу место расположения, надо по скорому сгонять грузовоз за этими мешками – из них получится отличный бруствер, ни одна пуля не возьмёт, а пожалуй, что и снаряд из полевой митральезы. Да, и не забыть прихватить десяток досок – соорудить столы и скамейки для приёма пищи и отдыха бойцов, снявшихся с караула. Неизвестно, сколько придётся проторчать в оцеплении, а хороший командир всегда заботится о своих людях – даже если это сброд из сводной команды писарей и вестовых. А он, Ремер – хороший командир.
– Взво-о-д! На погрузку бегом марш! И шевелитесь, щучьи дети! Капрал, проследите, чтобы сперва погрузили огнемёты и огнеприпас. Испа-а-лнять!
Томаш Кременецкий, двенадцатилетний пахитосник, уже два часа отирался на углу Тополиной, перед казармой. Стоило дампфвагену с солдатами, отъехать, Томаш покинул свой наблюдательный пункт и длинными прыжками умчался в переулок. Маршрут был известен – второй переулок направо, там верные прыгунцы перенесут его через заборы угольных складов – и Томаш уже на задворках Первой мужской гимназии, возле южной стены университетского городка. Конечно, там оцепление, но где это видано, чтобы шуцманы стали задерживать пахитосника? Разве что курева купить – полицейским чинам его отпускали с изрядной скидкой. Шуцманы-постовые всегда берут пахитосы россыпью. И это хорошо, потому что на обратной стороне белой коробки «Западного орла», которые так любит постовой с угла Адмиралль-штрассе, сейчас накарябаны невразумительные цифры и буквы. Огрызок карандаша вручил Томашу студент-третьекурсник, тот, что уже два года покупает у мальчишки дорогой табак и прозрачную бежевую бумагу – видимо, предпочитает крутить пахитосы сам. Вчера, закупив обычную недельную порцию душистого зелья, студент неожиданно завёл с Томашем разговор, после которого мальчишка разбогател на пять марок и эту самую половинку химического карандаша, оставляющего на языке въедливые лиловые следы. И ещё три марки Томаш получил в два приёма, когда возвращался к южным воротам университетского городка и передавал студенту коробку из-под табака исчерканную карандашными пометками. Крестики – по числу солдат, для верности – вот и цифирки, «22». Два ромбика, рядом буквы «ОГ» – мальчик хорошо знал, как выглядят тяжёлые станковые огнемёты, принятые на вооружение в гренадёрских полках. Да и кто из мальчишек Туманной Гавани не разбирается в подобных вещах? По праздникам имперские панцергренадеры устраивают на плац-театре за городом красочное действо – развлекают публику стрекотом митральез и оранжево-дымными языками пламени из медных коленчатых труб на массивных треногах. Любой желающий может подойти и потрогать огнедышащие чудища, а заодно – вдоволь налюбоваться на самих панцергренадер, таких устрашающих в кожаной, окованной медью броне, в стальных шлемах, с кабаньими рылами газовых масок.
