Волчара умолк, выразительно поиграв бровями. И я даже не знаю, что меня взбесило больше, это неприкрытое пренебрежение в адрес сестер по ремеслу или его вкрадчивый, ласковый тон, которым мне, как неразумному щенку мудак-вожак пытался объяснить элементарные вещи. Да так, что будь я действительно приличной ведьмочкой, умницей, отличницей и просто наивной прелестью, я бы непременно возмутилась такой откровенной издевкой. Но…
Я медленно выдохнула, гася ненужное раздражение и растянула губы в обворожительной, соблазнительной улыбке. Приличия во мне ни на грош, а вот самой натуральной сучности отмерили с избытком. И сев прямо, я подняла руку и показала тихо фыркнувшему в чашку с кофе волку средний палец, ласково заявив:
— Да пошел ты, волчара. Суицидник хренов, млять. Интересно, ты хоть представляешь, что с тобой было бы, попади это заклятье чуть выше и левее?
Монтгомери в один глоток осушил свою бадью, нагло проигнорировав мой вопрос, и отставил пустую кружку в сторону, поднимаясь со стула. Обогнув стол по краю, он остановился прямо напротив меня, ухватив за подбородок и поворачивая лицом к себе. Чтобы ласково провести подушечкой большого пальца по моей нижней губе, хрипло выдохнуть, опаляя горячим дыханием мое ухо:
— Что я слышу, детка… Ты переживаешь за меня, Мо-о-р?
— С хрена ли, аль-фа? — я облизнула пересохшие губы, чувствуя, как сердце заходится в бешеном ритме от ощущения его пальцев, скользнувших за ворот махрового халата и сжавших мою грудь. — Поверь мне, волчара, ты не стоишь ни единой минуты моего волнения… Ох…
Острые клыки прикусили мочку уха. Меня властно развернули лицом к себе, скользнув руками по плечам, сминая и стягивая мягкую, махровую ткань. Прикусив бьющуюся под кожей жилку, волк довольно заворчал. И ущипнув пальцами одной руки мой напряженный сосок, второй зарылся во влажные волосы на затылке, оттягивая голову назад:
— Маленькая, непослушная ведьма… И что же, ты хочешь сказать, у меня нет ни единого шанса стать причиной твоих переживаний?
— И… О-о-о… — я зажмурилась, впиваясь ногтями в его спину, с силой проводя по гладкой, горячей коже. — И с каких пор всемогущим альфам так важно, чтобы простая ведьма переживала о них?
Глава 11
Меня не удостоили ответом, резко вздернув вверх и усадив на край стола. Потянув за пояс халата, Монтгомери без труда стащил с меня эту тряпку, отбросив ее куда-то себе за спину. Глухо, утробно зарычав, когда я хмыкнула и откинулась спиной на стол, разведя ноги шире. Облизнув указательный и средний палец одной руки, я скользнула ими вниз по телу. Неторопливо и провокационно очерчивая линию ключиц, налившуюся от желания грудь и впалый, плоский живот. И волк застыл, жадно следя горящим взглядом за каждым моим движением. Так напряженно и так пристально, что я плюнула на все обиды, размышления и ненужную рефлексию, с тихим смешком насмешливо протянув:
— Попробуй, переубеди меня, волчара. Заставь меня думать только о тебе.
И словно этого было мало, я согнула ногу в колене, опираясь пяткой на стоявший рядом стул. Точно зная, какой открывается вид. Довольно хохотнув, в ответ на громкий, властный рык, разбивший на осколки повисшую в лофте тишину. А в следующую секунду мне стало не до смеха, совершенно. Из головы вылетели все мысли, горло сжало спазмом, а внизу живот поселилось самое настоящее адское пламя. Потому что…
— Твою ж мать… — выдохнула, выгибаясь дугой и скребя ногтями по столу. Извиваясь и ерзая от нестерпимых, жгучих прикосновений горячего языка, обстоятельно, размашисто вылизывающего мое лоно. То замедляясь, мучительно-сладко, почти невесомо проходя по пульсирующему клитору, то откровенно трахая меня, безжалостно и сильно. Довольно урча на каждый мой стон, срывая с моего языка отборные ругательства и жалобные просьбы не останавливаться.
Это было откровенно, почти стыдно и до неприличия восхитительно. Так, что мне было уже наплевать, с чего началась наша ссора, и почему в груди тлело жгучее раздражение на этого упрямца. А волк, словно только этого и ждал, пригвоздив меня к месту своей когтистой лапой.
Отстранившись всего на мгновение, он выпрямился, медленно облизнув влажные губы, безумно скаля острые клыки. И проведя пальцами по моему лону, собирая скопившуюся там влагу, дернул меня за бедра к себе, притягивая ближе.
— Не стоит ставить волку условия, сладкая, — его низкий, вибрирующий от напряжения голос пробирался под кожу.
Он сводил меня с ума, окончательно и бесповоротно. Ломал мое и без того несерьезное сопротивление, вынуждая покоряться чужим желаниям и требованиям. От него мышцы живота скрутило мучительным, болезненным спазмом возбуждения. И, не выдержав, я нагло обвила его ногами за пояс, изгибаясь всем телом, в попытке потереться него, чтобы хоть так ослабить скрутившее меня напряжение. Не вышло, и я разочарованно глухо простонала, закрыв глаза ладонью и закусив губу до боли:
— Клянусь, волчара, если ты сейчас ничего не сделаешь, то я… Я…
— Что ты, детка? — его пальцы сжали мои бедра, удерживая меня в одной позе. Подавшись вперед, он едва ощутимо потерся головкой члена о мой лобок. Так мучительно приятно и просто непростительно мало, дразня и играя.
— Найду того… Ох! Того, кто быстрее соображает! — слова сорвались с губ раньше, чем я успела понять, что ляпнула и кому.
Волк застыл, закаменел, сжимая мои бедра до боли и уставившись на меня немигающим, желтым взглядом. Острые клыки пропороли губу, а когти впивались в мою кожу. И в следующий миг я сдавленно охнула, оказавшись животом на столе, распластанная и пригвожденная к прохладному дереву тяжелой, сильной рукой, сжавшей мою шею стальной хваткой. Кайл наклонился вперед, холодно и зло проговорив:
— Ты моя, Мор. И если ты забыла об этом… Что ж, я сделаю все, чтобы этого не повторилось.
Он заполнил меня одним мощным толчком. Тут же задвигавшись в рваном, бешеном темпе. Не давая мне времени привыкнуть или хоть что-то сказать. Трахая сильно, властно, зло. Так, что я захлебывалась сиплыми стонами и криками, сжимая пальцами край столешницы до побелевших костяшек и не чувствуя ничего, кроме удовольствия.
Оно нарастало стремительно. Тягучее, липкое, отдающее злостью и откровенной похотью. Поглощавшее меня без остатка и отключавшее мозг, копившееся внизу живота и оседавшее терпкой сладостью где-то в районе бухавшего тяжелым молотом сердца. И закрыв глаза, я растеклась по столу, сдаваясь на милость победно рыкнувшего волка, позволяя ему делать с собой все, что захочется.
И волк делал. Он метил меня поцелуями-укусами, впивался в плечо острыми клыками и довольно урчал, слизывая выступающие капли крови. Он оставлял глубокие царапины на моих бедрах и замедлился только для того, чтобы ухватить меня поперек живот и дернуть на себя, заставляя подняться и встать на дрожащих, нетвердых ногах.
— Никто, — я подавилась воздухом от нового толчка, — никогда, — сильный укус в плечо опалил тело острым, нестерпимым удовольствием. — Кроме меня… Ты поняла меня, Мор?!
