– Ага. – Тогда я чувствовал себя дураком, но сейчас мысленно хвалил себя за эту фразу.
– Точнее и не скажешь. В «Фейрмаунте» сохранилась первоначальная мебель, и весь отель кажется таким… зрелым, – она посмеялась над собственным выбором слов. – Да, именно зрелым. Словно он рвется по швам от скопившихся историй и энергии. Под его поверхностью скрыто столько всего, но никто этого не видит. Не только я – никто. И поэтому я была счастливицей. Потому что мне хотя бы удалось это почувствовать.
– Я знаю этот отель. Его переместили в 1985-м. Серьезно, взяли отель и переместили чуть дальше по улице. Моя бабушка одна из тех пожилых богатых леди, которые всерьез занимаются сохранением исторических объектов. Вообще-то этим занимаются многие богатые семьи. Она состояла в комитете по его сохранению. Это было до моего рождения, но в «Фейрмаунте» как-то устраивали большую вечеринку в честь его сотой годовщины, и нас всех пригласили. Классное место.
– Я влюбилась в него, – вздохнула Милли. – Где еще ты побывал?
– Я объездил весь мир. За свои двадцать шесть лет я повидал больше, чем большинство людей за всю свою жизнь. Гораздо больше.
– Ты поехал с родителями?
– Нет.
Амелия ждала, когда я продолжу, и я задумался, как много стоит ей рассказывать. Эта история не из веселых. Но, к своему собственному удивлению, я понял, что хочу с ней поделиться.
– Я никогда не задумывался о путешествиях, даже не мечтал о них. На самом деле у меня не было мечты. В свои восемнадцать я чувствовал себя потерянным богатеньким мальчиком. Я понятия не имел, кто я и как мне прожить остаток своих дней.
Милли не ответила. Учитывая, что она не могла поддерживать зрительный контакт, Амелия прекрасно умела слушать. Она немного напоминала мне Моисея тем, как впитывала всю информацию и ничего не упускала. Разница заключалась в том, что Моисей не ловил каждое мое слово, в отличие от нее, и я не знал, как к этому относиться. Мне не хотелось, чтобы она акцентировала внимание на каждой глупости, которую я говорю, возлагала надежды на то, чего я не подразумевал, и заставляла меня отвечать за все, что срывалось с моего языка. Я говорил правду с щепоткой ерунды для развлечения. Я же техасец, это часть моего обаяния. Но я не мог вести себя так с Милли. С ней всегда нужно говорить то, что думаешь. Сам не знаю, как я пришел к этой мысли, но это единственно правильный вариант. И я чувствовал на себе груз ответственности.
– Когда мне было шестнадцать, моя сестра Молли пропала. Она была тусовщицей, как и я. Мы были безбашенными, но хорошо ладили и всегда присматривали друг за другом. Она была на пару лет старше меня, но я был мужчиной, понимаешь? Как вдруг она исчезла в День независимости, и никто не знал, что с ней случилось. Мы прожили в неведении два года. Я винил себя, все ее поиски заканчивались ничем. Поэтому я запивал свою злость алкоголем. Папа держал в доме хороший бар, и я частенько угощался. К тому времени, как мне исполнилось восемнадцать, алкоголь уже не мог утопить зуд под моей кожей или беспокойство в моей крови. Я потерял сестру и странным образом завидовал, что ее нельзя найти.
Я задумался, как далеко мне стоит заходить в своем рассказе, и в итоге многое опустил – не потому, что мне было стыдно, а потому, что это слишком тяжелая тема для вылазки с воздушными змеями.
– А затем я познакомился с Моисеем. У него не было ничего, но он знал все. Он избавлялся от своей боли посредством картин – такая у него защитная реакция. Он впустил меня в свой мир и помог мне увидеть. Нам было некуда идти. Но у меня были деньги. Родители с радостью меня отпустили – они устали и ослабли от горя. Они вручили мне кредитку и умыли руки.
– И ты просто отправился в тур по Европе? – изумленно спросила Милли.
– По всему миру. Мы совсем недавно стали совершеннолетними, были почти детьми. Но Моисей мог рисовать, а я мог выкрутиться из любой ситуации. Поэтому он рисовал везде, куда бы мы ни поехали, а я делал так, чтобы люди покупали его работы, вместо того чтобы отправлять нас в тюрьму за вандализм. Моисей хотел посмотреть все знаменитые произведения искусства: Лувр, Сикстинскую капеллу, архитектуру, Китайскую стену. Это была его мечта, и этим мы и занялись. Когда я не мог избежать неприятностей при помощи болтовни, приходилось применять кулаки. Видишь ли, это была моя идея фикс. Я хотел подраться с кем-то в каждой стране. Мне надрал зад крупный швед. Сейчас он работает в моем зале, и я поставил себе цель надирать ему зад каждый день.
Смех Милли звучал как песня. Я тщательно обдумывал каждое свое слово, стараясь говорить только правду. Удостоверившись, что мой рассказ полностью соответствует истине, я расслабился и посмеялся вместе с ней.
– Аксель? – догадалась Милли.
– Аксель, – подтвердил я. – С Энди я познакомился в Ирландии, а с Пауло в Бразилии. Когда я открыл тренажерный зал, то нашел их и предложил работать вместе со мной.
– Значит, ты коллекционировал людей, а Моисей – произведения искусства?
– Что-то вроде того.
– И сколько вы путешествовали?
– До тех пор, пока не нашли себя.
– Что это значит?
– Однажды Моисей сказал мне, что от себя не убежишь. Можно удирать, прятаться, умереть. Но куда бы ты ни пошел, от себя никуда не деться. Долгий период я чувствовал себя пустышкой. Мне потребовалось какое-то время, чтобы понять, из чего я сделан.
– Я понимаю. Во тьме всегда одиноко. А я всегда одинока в темноте.
Я взял ее за руку, не задумываясь. Этот жест был инстинктивным, я даже не осознавал, что делаю, пока ее ладонь не оказалась в моей. Я забыл об Элмо и веревке от воздушного змея. Амелия, должно быть, тоже. На минуту нас поглотили прошлое и плохие воспоминания. Она сжала мою руку, но ничего не говорила, очевидно, ожидая, пока я закончу историю.
– Так продолжалось больше пяти лет. Мы просто переезжали с места на место. В конечном итоге пару лет назад мы оказались здесь и почувствовали, что время остепениться. Здесь началось наше путешествие, и здесь оно и закончилось.
– Ты нашел себя?
– Я в вечных поисках. Но, по правде, во мне нет ничего такого. Я парень не глубокий.
Амелия рассмеялась, и я отпустил ее руку, испугавшись, что произвел неправильное впечатление. Она с легкостью меня отпустила, но что-то промелькнуло на ее миловидном личике, и я задался вопросом, так уж ли я честен с ней.
Генри с криками несся по газону, пытаясь меня предупредить, но было слишком поздно. Должно быть, Милли почувствовала, что ее веревка перестала натягиваться. Она взвизгнула и попыталась отстраниться от меня, наматывая веревку в надежде, что нам повезет и ситуацию еще можно спасти.
– Мэйдэй! – крикнул Генри. Через секунду наши змеи упали на землю спутанным комком.
Мое невнимание к окружающему привело к тому, что мой маленький красный монстр спутался со змеем Милли и нанес удар с воздуха, потянув розового змея за собой. Я слишком увлекся, стал небрежен, и это аукнулось нам обоим.
