– Генри! Что с тобой, чувак? Мы здесь просто для того, чтобы научиться паре приемов и хорошо смотреться для девчонок. Расслабься, – подразнил я, ероша его волосы.
Генри оттолкнул мою руку и внезапно замахнулся на меня, один его кулак ударил меня по животу, второй задел подбородок.
– Тише, тише! – посмеялся я. Потом схватил его за ноги и закинул себе на плечи, как рестлер.
Я выпрямился и зарычал, пародируя Халка Хогана или Гробовщика
[13], и быстро покружил брыкающегося Генри, пока не понял, что он отнюдь не шутливо молотит меня кулаками. Я тут же опустил его и взял за плечи на тот случай, если он потеряет равновесие. У меня самого слегла кружилась голова, и я пытался прочистить ее. Но Генри все не успокаивался.
Его лицо покраснело, руки крутились в воздухе, как мельница. Я уперся ладонью в его лоб, как делал мой отец, когда я был маленьким, чтобы удержать его на расстоянии вытянутой руки.
– Генри! Приятель, мы просто дурачились. Расслабься.
Он начал бороться еще рьянее, пытаясь ударить меня своими тщедушными руками и острыми коленями.
– Генри, я вешу больше тебя на пятьдесят килограммов. Тебе меня не одолеть!
– Мануте Бол был ростом двести тридцать сантиметров! – крикнул он.
На нас начинали оглядываться. Аксель с Майки остановили тренировку на матах и наблюдали за нами, тяжело дыша. Аксель поднялся на ноги и пошел в нашу сторону.
– Какого х… – я быстро оборвал себя.
Каждый раз, когда я ругался, Генри выглядел слегка пораженным. Мне пришлось поговорить с остальными парнями о всех неприличных словах на букву «х», которые мы использовали, не задумываясь. Теперь в кабинете стояла огромная банка, переполненная четвертаками за все наши промахи.
– Тебе придется объясниться, Генри.
Я опустил руку и позволил ему напасть на меня. Когда он начал колотить мою грудь, обхватил его руками, чтобы сдержать. Генри тут же попытался ударить меня головой, хотя его макушка едва доставала до моего подбородка. Я зажал его голову между щекой и плечом, как делают боксеры, когда пытаются оттянуть время и передохнуть. Я хотел и того, и того, гадая, что же так разозлило Генри в высоком баскетболисте.
– Генри! – рявкнул я в его лохматые волосы. – Генри, я не понимаю, что ты хочешь мне сказать!
– У дедушки Мануте Бола было сорок жен! – Генри уже не кричал, но все равно говорил очень пылко, а за этим пылом скрывались слезы. И он все еще пытался со мной бороться.
– Серьезно? – я посмеялся, пытаясь вернуть его в чувства. – Вот счастливчик.
Генри свирепо дернулся, освобождая голову, и ударил меня по рту.
Я отпустил его, плюясь кровью и бранью. Кажется, в тот момент я задолжал банке где-то десять долларов.
– Не счастливчик! – заорал Генри.
Он развернулся и сердито пошел к краю мата. Затем подхватил свою сумку и толстовку и направился к двери. Я изумленно смотрел ему вслед.
– Он зол на тебя, – сказал Аксель, словно я сам не заметил.
– Ага. Ты знал, что у дедушки Мануте Бола было сорок жен? – я чуть не рассмеялся. У Генри была очень раздражающая манера общения.
– Кто такой Мануте Бол? – нахмурился Аксель.
– Баскетболист – самый высокий в истории НБА. Из Судана, кажется.
– Гм-м. Возможно, Генри не нравится, что у тебя сорок девушек, здоровяк.
То, что он использовал одно из прозвищ Милли, заставило меня задуматься на секунду.
– Что? У меня не…
– Да, Таг. Столько, – Аксель улыбнулся, словно гордился мною.
– Генри!
Я пересек зал, пытаясь догнать его прежде, чем он выйдет за дверь. Он не стал меня ждать, и мне пришлось пробежать полквартала, прежде чем я его настиг.
– Генри, девушки в баре и зале не мои подруги.
Ну, по крайней мере, не в том смысле, в каком подразумевали Генри с Акселем. Я нравился девушкам, а они нравились мне, но все это не серьезно. Они просто мои друзья и по совместительству девушки.
– А Амелия? – спросил он, не останавливаясь.
– Милли тоже не моя девушка, – тихо ответил я.
– Пошел ты, Таг.
Генри произнес это так четко, так легко, что я чуть не поаплодировал его прямому, незатейливому ответу. Но моя радость так и не вырвалась наружу, поскольку я осознал, что и как необратимо он сказал. Генри продолжил идти домой, а я смотрел ему вслед.
* * *
В воскресение, немного после семи, я постучал в дверь Андерсонов, но открыли мне далеко не сразу. Я уже почти сдался, когда Генри все же отворил ее и замешкался, словно не знал, достоин ли я приветствия.
– Привет, приятель. Как жизнь?
Мальчик пожал плечами.
– Я могу зайти?
Генри отошел в сторону и пропустил меня, глядя в пол. Затем закрыл дверь, все так же не встречаясь со мной взглядом, и я понял, что он до сих пор злится.
– Генри?
Я ласково толкнул его – самый мягкий удар, когда-либо мною нанесенный. Генри сразу же сжал кулаки. М-да. Определенно злится.
– До 1900 года призовые бои длились вплоть до ста раундов, – процедил Генри.
– И на каком раунде мы с тобой? Вряд ли я выдержу аж сто против тебя. Я сдаюсь. Ты победил.
– Сдаваться запрещено, – ответил он, повторяя слова, которые я сказал ему когда-то в зале.
– Сдаваться запрещено во всех случаях, кроме тех, когда ты не прав. А я был не прав. Прости, Генри.
– Амелия? – спросил он.
Я чуть его не обнял. Мальчик не нуждался в извинениях – он хотел получить ответы, и я уважал его за это.
– Амелия особенная. Она не такая, как остальные девушки. И она мне нравится, Генри, очень. Но когда ты любишь человека, который нуждается в тебе, который полагается на тебя не только в романтическом плане, с этим приходит дополнительная ответственность. Я должен быть уверен, что готов к этому. Ты понимаешь?
– Когда-то свиные мочевые пузыри использовались как мячи для регби.
– Ты хочешь сказать, что я свинья, Генри?
Тот начал улыбаться и на секунду поднял на меня глаза, прежде чем захрюкать и захохотать во весь голос.
– Так и есть! – я рассмеялся вместе с ним. – Кажется, ты впервые пошутил!
Я попытался взять его рукой за шею, но Генри уклонился и набросился на мои ноги, как учил его Кори. Я заулюлюкал, склоняясь над ним и обхватывая его тощую спину, а затем оторвал ноги мальчика от пола. Поскольку он по-прежнему держал меня за бедра, он повис головой вниз.
– Лучший боец в любом весе! Скажи это, Генри! Скажи: «Таг, ты лучший боец во всем мире!» – потребовал я, смеясь.
