И пока я лежал с Милли, глядя на мигающие звезды над крошечным городком, который никогда не был мне домом, меня вновь охватило это чувство. Я не незначительный. Я не несущественный. Мне хотелось исчезнуть, но лишь для того, чтобы рак исчез вместе со мной. Но звезды нашептывали, что это невозможно. Люди не могут исчезнуть. Мы меняемся. Уходим. Движемся дальше. Но никогда не исчезаем. Даже когда думаем, что хотим этого.
Милли не смеялась. Не дразнила меня из-за замашек Бога. Она просто слушала, пока я водил пальцами по гладкой коже ее спины, обводил изгиб талии, линию ноги, закинутой на меня. А затем я положил руку на ее поясницу и прижал к себе, и Милли ахнула, произнося мое имя. И я снова почувствовал себя Богом.
* * *
Не знаю, который был час, когда мы наконец решили поговорить. Мы долго спали и проснулись с урчащими животами и сухостью во рту. Но мы все равно не вышли из комнаты, а просто пошли в ванную и попили воду из-под крана, чтобы утолить жажду. Затем Милли прижалась ко мне своими влажными и холодными губами, капли с ее подбородка стекли мне на грудь, и все началось сначала. Где-то перед рассветом я попытался встать, выбираясь из объятий моей спящей красавицы, но она проснулась и, запаниковав, резко села и протянула ко мне руки.
Ее страх вызвал у меня грусть, потому что я сам поселил его в ней.
– Тише, Милли. Я никуда не ухожу, обещаю. Я сейчас вернусь, – прошептал я, целуя ее в лоб и приглаживая волосы. – Ложись обратно. Клянусь, я больше никогда от тебя не уйду. По крайней мере, специально. Больше никогда.
Милли кивнула и снова легла на подушку, но, когда я вернулся через пару минут, ее глаза были открыты, словно она ждала, прислушиваясь. Ее тело было полностью спрятано под одеялом, одна рука подпирала голову.
– Куда ты ходил? – спросила она.
– Твой могучий охотник добыл нам мясо. И хлеб. И сыр, – басовито произнес я, изображая пещерного человека.
– И «Миракл Уип»
[19]? – перебила она.
– Фу, мерзость.
– Ты знаешь, что я его люблю.
– И «Миракл Уип», – кивнул я, вручая ей тарелку с тостом, политым соусом, как она любит.
Пока Милли ела свой бутерброд, я слопал три и открыл банку содовой, на секунду прислушиваясь к шипению пузырьков – одному из любимых звуков Милли.
Когда мы доели, я вернулся на кухню и поставил тарелки в раковину, спрятал продукты в холодильник и скрутил упаковку от тостов. В эту секунду я заметил ключи от своего пикапа на столе и задумался на минуту. Подхватив их, я вышел из дома, открыл машину и вернулся обратно меньше чем за минуту, радуясь, что внутри было по-прежнему тихо и Милли не пошла за мной следом.
Она одновременно чистила зубы и расчесывалась, надев мою футболку, и выглядела как мое прекрасное спасение, даже в темноте. Я сел на кровать и зачарованно наблюдал за ней, но она услышала мои шаги даже сквозь шум воды из крана. Она знала, что я вернулся.
Милли запрыгнула на кровать и умостилась, а я уже хотел было снять с нее мою футболку и скинуть с себя джинсы, но некоторые беседы требовали одежды, и эта – как раз одна из них. Я подполз к Милли сзади и обнял ее, прижимая к своей груди. Затем прошептал ей в волосы:
– Милли, ты выйдешь за меня?
– Что? – ахнула она.
– Ты выйдешь за меня и позволишь мне стать братом Генри? Я хочу, чтобы ты стала частью «Команды Тага».
Я пародировал предложение Генри, стараясь быть милым, но мое сердце подскакивало к горлу, а ладони, сжимавшие футболку, вспотели. Хорошо, что я ее не снял.
– По статистике, спортсмены, у которых есть семьи, более выносливые, более целеустремленные и в целом более работоспособны, чем неженатые спортсмены.
Я повторил за Генри почти слово в слово, но Милли молчала, и я не видел ее лица.
– Я собирался сделать тебе предложение еще месяц назад и купил кольцо. Оно по-прежнему лежало в бардачке моей машины, – спешно объяснил я. Теперь оно было в кармане моих джинсов и дожидалось, когда Милли мне ответит.
– Знаю. Ты уже говорил, – прошептала она.
– На кассетах? – спросил я, вспоминая.
– Да.
– Если бы ничего этого не произошло и я бы сделал тебе предложение две недели назад, до всего этого бардака, что бы ты ответила? – спросил я с раздувающимся сердцем в груди.
– «Нет». Я бы ответила «нет», – тихо сказала Милли.
Мой желудок слегка скрутило, и я прижал Милли еще сильнее, хоть мне и хотелось ее отпустить. Мое сердце бешено заколотилось.
– Почему, Милли?
– Потому что думала, что тебе нужно больше времени.
– Ты думала, что мне нужно больше времени?! – изумился я.
Она быстро кивнула, и ее волосы защекотали мне губы. Я подождал пару секунд, обдумывая ее слова.
– А теперь?
– Теперь я так сильно хочу за тебя замуж, что мне плевать, если тебе нужно время, – призналась она.
Я рассмеялся и обрадовался, что не стою в данный момент. У меня кружилась голова от облегчения. Но затем ко мне пришло еще одно осознание.
– Ты передумала, потому что у меня больше нет времени? – спросил я срывающимся голосом.
По телу Милли прошла волна дрожи.
– Нет. Я передумала, потому что не хочу, чтобы нам что-либо мешало быть вместе. Не хочу, чтобы кто-то говорил, что я не могу быть с тобой. Я хочу быть Таггерт. Или Таггерсон. – Она попыталась выдавить улыбку, но, как по мне, безуспешно. – Я хочу быть твоей и чтобы ты был моим. Больничная койка, моя кровать, твоя кровать. Мне все равно. Я просто хочу быть с тобой.
– Ты хочешь заботиться обо мне, – сухо произнес я.
Милли проигнорировала мое заявление и сделала собственное:
– Не будь я слепой, то сказала бы «да». Месяц назад я сказала бы «да».
Я ждал.
– Но я слепая и хотела дать тебе побольше времени, чтобы ты понял, во что ввязываешься.
– Я бы не передумал, милая.
– Я всегда буду слепой, Давид.
– Вероятнее всего… да.
– Но месяц назад ты все равно хотел на мне жениться? – спросила она, хотя ответ был очевиден.
– Да.
– Ты хотел жениться на мне, несмотря на мою слепоту, а я хочу выйти за тебя, несмотря на твою болезнь. Это так трудно понять?
– Нет, – прошептал я. Потому что это действительно было не трудно. По крайней мере, когда она ставила вопрос таким образом.
