– Честно вам скажу – от жены сбежал. Я же не знал, на какие лишения иду! Я же не думал, что стану таскаться по вымершему городу на самом краю света с неугомонной Сашей Ромейко.
– Так и не таскались бы, сидели бы в гостинице.
– И отпустить вас одну? Ну уж нет! Я, как-никак, мужчина!
– Да что вы все – мужчина, женщина! Какая разница! Бросайте вы уже этот пустой треп.
– И хоть бы какой кабачок попался на пути… Так хочется в тепле присесть, отдохнуть, пропустить стаканчик винца… Вы, Сашенька, моложе меня, глаза у вас зорче. Поглядывайте по сторонам, вдруг увидите еще открытый шинок или трактирчик?
Они дошли до губернаторского дома и остановились перед загадочным изваянием – полуголым, отчасти завернутым в хитон лысым греком с лирой в руке и с уцепившимся за лиру купидоном у грека в ногах. Александра шагнула к гранитному пьедесталу и прочитала высеченную надпись, смутно видневшуюся в млечных сумерках белой ночи:
– Михайло Васильевич Ломоносов.
– Вот так вот, – расстроился репортер Неудобный. – Если бы не подпись, нам бы с вами, Александра Николаевна, ни за что не догадаться, что скульптор изваял известнейшего уроженца здешних мест.
– Интересно, в какой момент творец сего шедевра решил, что это – Ломоносов? Должно быть, изначально он ваял Овидия, но заказчик отказался. Недолго думая скульптор просто подписал на готовой работе – Ломоносов и продал доверчивым горожанам как Михайлу Васильевича, – резвилась Александра.
Вдоволь налюбовавшись на странную фигуру, газетчики свернули в проулок, прельстившись доносившимся оттуда дымком костра. Вкусно пахло вареным мясом, и, увлекая свою спутницу, репортер Неудобный устремился на всполохи огня. Когда подошли ближе, то выяснилось, что костерок горит во дворе полицейской части, где вместе с чумом расположились самоеды. Их было человек десять. Самых разных – пожилых, молодых, детей и стариков. Все они были малы ростом, смуглы, черноваты, с узкими глазами и жидкими масляными волосами. Вокруг чума высились их пожитки – груды неводов, рыбьи кожи, оленьи шкуры, лодки и прочая самоедская утварь. Здесь же, раскинув лапы и вытянувшись во всю длину, в большом количестве спали собаки.
Увидев аборигенов, Александра оживилась и вплотную подошла к костру. Самоеды замерли, с напряжением глядя на незваную гостью. И только сидевшая на корточках старуха, не спуская глаз с огня и чуть слышно тягуче и заунывно напевая, продолжала помешивать длинной темной деревяшкой что-то кипящее в большом котле. Рядом с ней, устроившись на лавке, раскуривал от уголька папироску худой жилистый представитель власти.
– Добрый вечер, – приветливо поздоровалась фельетонистка.
– И вам доброго здоровьица, – подправив рыжеватые усики, откликнулся служивый, пристально глядя на приближающегося Оглоблина. – Путешественники, что ли? – догадался он. – С большого корабля? Чего это вы припозднились? Негоже одним в такое время гулять.
– Мы по работе, журналисты мы, осматриваем окрестности. Я – Оглоблин Кузьма Ильич, а это – Александра Николаевна Ромейко.
– Можно просто Саша, – подсказала девушка.
– Приятно познакомиться, Анимпадист Саватьевич Першин, служу в этих суровых краях урядником вот уже без малого двадцать лет. Журналисты, говорите? Ну что ж, ступайте в дом, чаем напою. Хороший чаек! На травах настоянный.
– А нет ли чего покрепче? – деликатно осведомился репортер Неудобный. – А то, знаете ли, ни одного кабачка по пути не встретилось.
– Есть и покрепче, как не быть? – Урядник широко улыбнулся, обтянув угреватой кожей похожее на череп лицо и обнажив редкие неровные зубы. – А кабачков здесь по пальцами пересчитать, и те под пристальным надзором.
Поднявшись с лавки, Анимпадист Саватьевич двинулся к виднеющейся в конце двора избушке, поманив пришельцев рукой. Александра первой шла за ним и удивлялась – бывают же такие некрасивые люди! Костистый, сутулый, тощий, весь будто бы собранный из шарниров, и пахнет от него табаком-самосадом и чем-то еще, неприятным и горьким.
– Как вам урядник? – шепнула она сопящему позади Оглоблину.
– Приятный человек, – также шепотом ответствовал коллега.
– В самом деле? Приятного человека не могут звать Анимпадист.
– Еще как могут, – в предвкушении скорого угощения подмигнул репортер.
Обогнув полицейскую часть, следом за сутулым урядником прошли по выложенной булыжниками дорожке, поднялись на разбитое крыльцо и зашли в дом. Здесь было тепло, темно и пахло гнилыми кожами. В красном углу перед старинной иконкой теплилась лампадка, на столе едва тлел светильник. Хозяин подлил в плошку масла, и вспыхнувший фитиль осветил пыльные углы. Оглоблин как подкошенный упал на стоящую у стола скамейку и, откинувшись на бревенчатую стену, блаженно прикрыл глаза. Усевшись напротив у открытого окна, Александра кивнула в сторону двора и с любопытством осведомилась:
– Это и есть самоеды?
– Они самые.
Откуда-то появилась дородная румяная баба, низко подвязанная платком, и выставила на стол вареную картошку в мундире, вкусно пахнущие малосольные огурчики, бутыль водки и так же незаметно удалилась. Урядник плеснул водку в железные кружки и лихо крякнул:
– Ну, будем!
И, чокнувшись с гостями, вылил водку себе в рот. Выпил и Оглоблин. Саша пить не стала, только пригубила и поставила почти полную кружку на стол, взяв с тарелки большую горячую картофелину.
– Откуда они? – откусывая и обжигаясь, спросила она.
– Кто? – вскинул белесые глаза Анимпадист Саватьевич.
– Да самоеды же!
– Из Печорского уезда Пустозерской волости, – обстоятельно завел урядник. – Завтра повезу их на Новую Землю.
– Вот это правильно, – заметил журналист. – Можно сказать, жизненно необходимо, чтобы сохранить популяцию. Я читал, будто бы самоеды, приближаясь к возрастающему в губернии русскому племени, самым очевидным образом вымирают.
Закусив картошкой, урядник нудно завел, будто отчитываясь:
– Потому губернатор очень заботится об их переселении на Новую Землю. Уже перевезено и живет около пятидесяти человек, они там чувствуют себя как раз в своей тарелке. Эти переселения не только способны поддерживать вымирающую самоедскую породу, но и вместе с тем заселяют остров, до сего времени необитаемый и подававший вследствие этого повод к мирному захвату со стороны наших иноземных соседей.
– Соседям только дай, все тихой сапой к рукам приберут, – хрустя огурчиком, согласился Оглоблин.
– Именно потому самоедские переселения и составляют предмет особой заботливости со стороны губернатора. Завтра отправим эту партию, а потом господин Энгельгард собирается, захватив остальных переселяющихся, отплыть на Новую Землю с доктором и фотографом, сотней собак и новыми колонистами самолично. Тут следует учесть, что времени у нас немного – сообщение с Новой Землей бывает только летом, всего три месяца в году. И в прошлое лето губернатор так же, как и теперь, отправил самоедам в их новое отечество все необходимое, в том числе порох и свинец, рыболовные снасти и целый трюм собак, которых мы всем обчеством ловили на архангельских улицах.
