– Ничего я не буду объяснять, – хмуро буркнул Вик. – Вас неверно информировали. Я этим делом не занимаюсь, сходите к следователю Выхиной в Следственный комитет и расскажите то же самое, что мне сейчас рассказали.
Он потрепал малышку по пухлой щечке и направился в коридор. Отпер замки, распахнул дверь и вышел на лестничную площадку. Спускаясь в лифте, мрачно усмехнулся, припомнив свои смешные фантазии. Обрадовался, дурачок, что красавица-актриса на него глаз положила. Это было как в сказке – вчера Вик только обмолвился, как бы он хотел познакомиться с Девочкой-Смертью, и вдруг она сама подошла к нему! Словно подслушала его мысли. И он, как последний слабак, не устоял. А ведь он почти предал Соню! И сделал это так легко, как будто между ними ничего нет и не было. Разве так порядочные люди поступают? Теперь он в два раза активнее должен искать преступника, стараясь загладить перед Софьей вину.
Во рту снова начало отдавать медью, и Вик сглотнул тягучую слюну. Обидно было и за Веру Донатовну, отправившуюся домой своим ходом. Да и на работе Вик получит нагоняй. Думал, что уложится в пару часов, а прокатался до самого обеда. Хорошо, что сегодня пятница, в предвкушении выходных никому до него нет дела, так что серьезных неприятностей не будет. Да и вообще, все это ерунда, конечно, но неприятен сам факт дешевой манипуляции. Боря Карлинский не позволил бы так с собою поступить.
Вспомнив о Карлинском, Виктор набрал номер приятеля и терпеливо выслушал в смартфоне длинные гудки, после чего дал отбой. Занят Боря, что же поделаешь. Вечером узнаем, как у него дела.
Москва, 1916 год
Утро застало Альфреда Рубинчика в сквере на лавке, где торговец мануфактурой из Вильно, прибывший в Москву по делам бизнеса, отдыхал после бурно проведенной ночи. Вместе с коллегой Казимиром Яхонтовым гуляли с модистками в трактире на Охотном Ряду. После трактира дамы проявили коварство и улизнули от утративших твердость в ногах кавалеров, покинув мужчин в сквере. Альфред прилег на одной лавочке, Казимир примостился на другой. И, пробудившись ото сна, Рубинчик первым делом заинтересовался, как себя чувствует приятель. И направился к соседней скамейке, на которой виднелся синий пиджак Казимира. Приблизившись, коммивояжер склонился над пребывающим в царстве морфея коллегой и тронул за плечо. Рука Казимира скользнула по круглому боку, тяжело упав на землю.
Рубинчик в панике принялся трясти приятеля, но, присмотревшись внимательно, заметил фиолетовый оттенок лица и сведенный судорогой рот с высунутым языком. Вне всякого сомнения, перед ним лежал труп. Обезумев от страха, коммивояжер бегом устремился к околотку.
Форпост охраны правопорядка находился прямо здесь, на Манежной улице. Пробежав через сквер, Рубинчик выскочил к полицейской части и сунулся внутрь участка. Взволнованно приплясывая перед осанистым усачом в форменных фуражке и кителе, сбивчиво зачастил:
– Ваше бродь, пойдемте скорее! Он там лежит, совсем-совсем мертвый! Да не сидите же вы на месте, бежите за мной! Вдруг кто его увидит и буквально лишится рассудка!
– Цыц! – прикрикнул на суетливого господина околоточный надзиратель. – Отвечай по порядку. Как зовут?
– Кого? Меня? – втянул голову в плечи коммивояжер.
– Как меня зовут, я и сам знаю. Само собой, тебя, каналья!
– Рубинчиком зовут. Альфредом Генриховичем.
– Про кого ты, Альфред Генрихович, говорил, что он мертвый лежит?
– Так про Казика Яхонтова, мы с ним третьего дня по торговым делам из Вильно приехали. Яхонтов Казимир Нилыч.
– Где лежит мертвый Яхонтов?
– В ближнем сквере на лавочке.
– Давно?
– С ночи.
– Почему решил, что он мертвый?
– Так Казик синий аж весь. И язык на самом подбородке.
– Так что ты тут стоишь, церемонии разводишь! Веди, показывай!
Натянув на голову форменную фуражку, полицейский выбежал из околотка и огляделся по сторонам.
– Вот канальи, все экипажи разобрали! – хмуро обронил он. – Придется своим ходом.
И, придерживая рукой бьющую по ноге шашку, устремился в указанном дрожащей рукой Рубинчика направлении. Несмотря на внушительные габариты, бежал служивый довольно резво, и измотанный спиртным тщедушный коммивояжер за ним еле поспевал. Рубинчик вяло перебирал ногами в узких лаковых штиблетах и уныло стенал:
– Не так шибко, господин офицер, нету моей мочи…
Но околоточный несся во всю прыть, тем более что вдали под липами маячила небольшая оживленная толпа.
– Ах, как нехорошо, уже нашли! – заметил и Рубинчик скопление людей.
Чем ближе они приближались к толпе, тем яснее становилось, что труп до сих пор на месте.
– Ой, матушки мои-и! – слышались тягучие бабьи стоны. – Царица Небесна-ая! Убили-задушили! Ограбили!
– Надо его поднять и посадить, может, еще отдышится.
– Думаете, подавился? А сам живой?
– А кто ж его знает. Усадим, чтобы голова встала на место, там видно будет. Вы заходите справа, я отсюда его под руку подхвачу.
– Эта, как тебя там, Рубинчик? Знаешь что? – вдруг остановился околоточный. – Ты бери извозчика и поезжай в сыскное управление. Найдешь следователя Чурилина, скажешь, чтобы выслал криминалистов, а я пока здесь за народом присмотрю.
И, врезаясь в толпу, закричал:
– А ну, посторонись, канальи! Ничего не трогать! Ррразойдись по домам!
Альфред Генрихович повернул обратно и поковылял по тенистой аллее сквера к оживленной Никитской улице. Идти с каждым шагом становилось все труднее – мешала одышка и немилосердно жавшие штиблеты. Выскочив на дорогу, остановил проезжавший экипаж. Забрался на сиденья и без сил откинулся на спинку.
– В сыскное управление, – распорядился он, прикрывая отяжелевшими веками воспаленные глаза.
Кучер неодобрительно посмотрел на помятого господина и, дернув вожжи, вытянул кнутом резвую лошадку, пустив ее вскачь. Ехали недолго вдоль трамвайных путей и остановились перед высоким крыльцом казенного на вид здания. От толчка Рубинчик проснулся и испуганно завертел головой:
– Что, уже?
– Как просили, к сыскному в лучшем виде доставил, – степенно откликнулся кучер.
Отсчитав несколько монет, Рубинчик сунул их в широкую твердую ладонь извозчика и тяжело спешился с пролетки. Поднялся на крыльцо и потянул на себя дубовую дверь. В приемной у стойки скучал дежурный, оживившийся при виде посетителя.
