– Ну, красавица, веди в закрома.
Парочка вышла в коридор и спустилась по лестнице. Очутившись на улице, доктор Карлинский обратил внимание, что машины Следственного комитета разъехались, оставив после себя вытоптанную лужайку и несколько окурков. Они прошли мимо гуляющих по больничному парку пациентов в одинаковых скучных пижамах и устремились к стоящему на отшибе зданию архива. Уложенные в коробки вещи Гальпериной уже доставили в заваленное хламом хранилище и свалили в углу.
– Пока решили здесь оставить, будет время – разберу, – натянуто улыбнулась Васильева, подводя Бориса к коробкам.
– Не возражаешь, если я сам разберу? – оживился доктор Карлинский.
– Охота тебе возиться.
– Ты знаешь, девочка моя, охота. У Насти имелись интересные записи.
– Решил заняться плагиатом?
– Не без того. Я прямо так, в коробках, заберу домой, и там уже пересмотрю каждую бумажку, – обрадовался охотник за гальперинскими бумагами.
Алена властным жестом потрепала мужчину по щеке, проникновенно заглянув в глаза, а тот, чмокнув ее в шею, подхватил коробки и понес к двери. Перетащив добычу в авто, он, прощаясь, обнял новую подругу, и вдруг она сказала:
– А знаешь что, Борь? Поехали ко мне прямо сейчас.
После всего, что Алена для него сделала, отказать было неудобно, и доктор Карлинский скрепя сердце тепло улыбнулся:
– Я сам хотел предложить. Да постеснялся.
Многозначительно улыбнувшись, Васильева распорядилась:
– Жди здесь, сейчас вернусь.
Пока она ходила в ординаторскую, чтобы раздать указания подчиненным и сообщить, что отлучается по неотложным делам и сегодня ее не будет, Борис несколько раз порывался уехать, чтобы как можно скорее преступить к просмотру бумаг. Но останавливала мысль, что что-то здесь, в этих стенах, может еще понадобиться, а после скоропалительного бегства путь в больницу будет заказан. Дождавшись, он усадил прелестницу в авто и тронулся с парковки. Выехав с больничной территории, Алена протянула:
– Я живу в Бескудникове. Забей в навигаторе.
– Сначала заедем в центр, пообедать, – негодуя оттого, что приходится подчиняться, оттягивал неизбежное доктор Карлинский.
– Зачем куда-то заезжать, когда существует доставка на дом, – категорично оборвала Алена. – Борь, ты что предпочитаешь? Суши? Пиццу? Или что-нибудь из русской кухни?
– Можно из русской, – уныло откликнулся Борис, внутренне ощущая сдавившую шею мертвую хватку и понимая, что отвертеться от новой подруги будет непросто.
Любовное свидание затянулось до утра, и, отведав завтрак и кое-как увильнув от предложения провести выходные вместе, доктор Карлинский устремился домой изучать добытые материалы. Но сначала хотелось как следует отмыться от драконьих объятий Алены Дмитриевны, даже на расстоянии душивших почти физически. Выйдя из ванной и натолкнувшись на Виктора, Борис распорядился:
– Пойдем, поможешь донести.
Теряясь в догадках, что приятель имеет в виду, Вик устремился за ним. Вера Донатовна осталась волноваться. Вернулись друзья с двумя тяжелыми коробками. Занесли в гостиную и, расположившись прямо на полу, начали разбирать. По прошествии десяти минут Борис довольно улыбнулся и проговорил:
– Настена молодец, прибрала к рукам коллекцию доктора Карпова.
– Что за коллекция? – заинтересовался Вик.
– По-своему уникальная. В ней насчитывается несколько тысяч рисунков и рукописей пациентов психиатрических больниц. Когда-то я писал к сочинению Карпова вступительную статью. Впервые работа была издана в двадцать шестом году, столько лет о ней не вспоминали и в начале двухтысячных решили переиздать.
– И как она называется?
– «Творчество душевнобольных и его влияние на развитие науки, искусства и техники».
– Тема многогранная и малоизученная, – подхватила Вера Донатовна. – Если найдется ученый, который как следует возьмется за этот вопрос, то откроет много нового и интересного. Это я вам говорю как искусствовед.
– И крупнейший в мире специалист по русскому авангарду, – улыбнулся Карлинский.
Рывшийся в большой коробке Виктор протянул приятелю открытку с репродукцией одной из работ Шестикрылого.
– Борь, смотри, какая открытка интересная. От некой Ларисы Ильиной. Штемпель – Апрелевка. Дата видна нечетко.
Карлинский взял, всмотрелся в рисунок и, перевернув, прочитал: «Миленькая Настасьичка Львовна! Вы были правы! Ура-ура! У нас с Шестикрылым получилось! И все благодаря вам! Целую тысячу раз. Лариса Ильина».
– Сейчас выясним, кто такая эта Лариса, у которой с Шестикрылым получилось, – озабоченно протянул следователь Цой, доставая смартфон. Набрал номер и попросил кого-то на том конце провода: – Жень, установи Ларису Ильину, предположительно из Апрелевки.
Выслушал говорящего и выдохнул:
– Спасибо, Жень, я твой должник.
И, дав отбой, пояснил замершему от любопытства Борису:
– Гражданка Ильина Лариса Витальевна имеет в Апрелевке дачу, которую, если верить интернету, в данный момент продает. Контактное лицо – риелтор Сергей. А проживает Лариса Витальевна в корпусе «Запад» высотки Москва-Сити. По тому же адресу зарегистрирована принадлежащая Ильиной продюсерская компания «Хайп».
– Адресок теперь знаем, – оживился Карлинский, – вот только ехать к Ларисе Витальевне не с чем, ибо у нас на нее, кроме открытки, ну совсем ничего нет.
– Так, может, прокатимся на дачу в Апрелевку? – предложил следователь Цой. – Осмотримся, поторгуемся, глядишь, и домик с участком прикупим.
– Можно и в Апрелевку, – согласился Борис. И мечтательно добавил: – Роскошные там сосны.
Москва, 1916 год
Трагедию мецената Мамонтова Герман фон Бекк принимал близко к сердцу не случайно – в Савве Ивановиче он видел проекцию самого себя. Пока фон Бекк еще сдерживался, но готов был вложить в производство фильмов если не все деньги семьи, то причитающуюся ему часть наследства, чтобы не затеряться в индустрии кинопроизводства.
Ближайшим конкурентом фон Бекка был Александр Ханжонков. В тысяча девятьсот восьмом году, обустроившись в Саввинском подворье, отставной офицер Донского полка на кредитные средства создал собственный кинопавильон, лабораторию и прочие технические объекты для съемок. Это была студия с закрытыми павильонами, рассчитанными на работу при искусственном свете ртутных ламп. Судия была всесезонной – прежде в России из-за холодов зимой в павильонах не снимали. И, кроме того, студия не зависела от дневного света. Для строительства помимо стекла был использован новый материал – железобетон. Свет поступал как с улицы, так и из огромных «юпитеров». Кроме основного павильона, занимавшего огромную площадь, рядом отстроили еще и вспомогательное здание для съемок небольших вещей. При нем работала декоративная мастерская, склады для бутафории и мебели, костюмов, лаборатория и «научный отдел», занятый съемками просветительского кино – учебных, видовых, научных картин.
