– У меня его действительно нет.
– Ничего-то у вас нет. Ни стыда, ни совести, ни телефонного номера Мамонтова. Записывайте. Хотя нет, я сам телефонирую, вы слишком романтично настроены и можете все испортить.
Чурилин открыл справочник, отыскал в длинных столбцах нужный и набрал номер бывшего магната. Мамонтов ответил на звонок сразу же, как будто его ждал.
– Это просто отлично, Василий Степанович, что вы позвонили! – обрадовался меценат. – Я и сам хотел вам звонить. Приезжайте. Прямо сейчас. Хочу вам кое-что показать.
– Что же?
– Словами не объяснишь, вам надо увидеть. Дочь теперь в Абрамцеве, я сейчас один и буду рад гостям.
– Странные из нас с фон Бекком гости.
– Да ну, Василий Степанович, не прибедняйтесь. Уверяю вас, что ваша компания не самая худшая. Жду, приезжайте.
Недовольно поглядывая на консультанта, следователь выбрался из-за стола и устало спросил:
– Герман Леонидович, где же ваша камера?
И только теперь Герман заметил, что при нем нет его верного аппарата. Он удивленно огляделся и выдохнул:
– В машине оставил.
– Совсем вы рассеянный стали. Хорошо хоть, голову в машине не оставили, – пробурчал Чурилин, выходя в коридор.
На Бутырском хуторе они были через полчаса и еще через минуту уже звонили в дверь скромного домика Саввы Мамонтова.
– Аппарат не забыли? – обернулся к фон Бекку сыщик.
– Василий Степанович, отчего вы такой злой?
– Должно быть, оттого, что вы, Герман Леонидович, не в меру благодушный. Вы совершенно утратили чувство реальности. Витаете где-то в облаках. А все пустая страсть к обыкновенной женщине.
– Во-первых, Конкордия не обыкновенная. А во-вторых, я собран, как никогда.
– Уж вижу.
Пока они пикировались, дверь открылась, и в проеме показалась круглая голова хозяина дома. Савва Иванович с интересом выслушал окончание беседы и проговорил:
– Тут вы, Василий Степанович, не правы. Страсть не бывает пустая. Страсть заполняет человека целиком, выплескивается через край, в этой страсти тонут друзья и близкие. Это я говорю как человек страстный и увлекающийся. Ну что же вы стоите? Проходите, я кофе по-турецки приготовил.
Запах кофе и в самом деле разносился по всему дому. Усевшись за стол и усадив гостей, Мамонтов задумчиво проговорил:
– Да, тяжело быть человеком, сжигаемым страстями. Елизавета Григорьевна так до самой смерти и не смогла со мной примириться. Так и умерла в девятьсот восьмом году, через восемь месяцев после смерти Веруши, не простив меня. А младшая, Александра, вроде бы поняла, но старается пореже со мной встречаться. Все время уезжает в Абрамцево. Оно и понятно, там созданные ими с матерью школы, училища, больницы, там она нужнее, чем здесь. А я и сам справлюсь. Если я ничего не путаю, ваши родители, Герман Леонидович, тоже были людьми увлекающимися?
Герман сдержанно кивнул. Он не любил, когда заводили речь о родителях. Отец должен был унаследовать железнодорожную империю фон Бекков, но из-за страсти к красивой жизни ему так и не довелось стать железнодорожным магнатом. Они с женой погибли за границей, и подробности Герман предпочитал опускать.
– Савва Иванович, давайте прямо к делу. Так что вы нам хотели показать? – мельком взглянув на фон Бекка, уловил настроение коллеги Чурилин.
– Допивайте кофе и пойдемте в сад. – Мамонтов нетерпеливо потер ладони. – Вы должны увидеть своими глазами.
Гости торопливо опустошили кофейные чашки и следом за хозяином поднялись из-за стола.
– Прошу вас, господа, следуйте за мной. – Савва Иванович вышел из комнаты и застыл в дверях, дожидаясь, когда остальные его догонят.
Спустившись по лестнице, они вышли в сад и, увлекаемые хозяином, устремились к кустам роз, пышно цветущим под окнами.
– Герман Леонидович, ну что же вы? Доставайте скорее камеру. Вдруг нам приготовили что-то уникальное, а вы пропустите?
– Да-да, конечно, – засуетился фон Бекк, останавливаясь перед лавочкой, пристраивая кофр и расчехляя аппаратуру.
Пока фон Бекк возился с камерой, Мамонтов приблизился к одному из кустов и указал на обломанный побег.
– Вот, господа, взгляните.
Чурилин склонился над растением и принялся тщательно его исследовать, поджимая губы и хмуря лоб. Сзади подошел консультант и принялся крутить ручку киноаппарата, снимая.
– Видите? – ликовал Мамонтов. – Стебель обломан, в земле отпечатался след женской ноги.
– Отчего же женской? – усомнился Чурилин.
– Ну как же! След ведь крохотный!
– А может, детский?
– Видите, каблучок? Взгляните, здесь явно отпечатался дамский каблук.
– Да вижу, вижу. Не волнуйтесь так. Допустим, след действительно оставлен женщиной. Но отчего вы решили, что это обязательно гимнастка?
Хозяин понизил голос и выдохнул:
– Я подумал, что у сломавшей куст женщины должны были остаться царапины от стебля. Если быстро ее найдете, нужно попросить показать нам ножку без чулок.
– Вы, господин Мамонтов, как я погляжу, все никак не уйметесь, – хмуро обронил следователь Чурилин. – Ваша страстная натура из вас так и прет.
– Господи, Василий Степанович! Да он же без задней мысли! – возмутился фон Бекк, переставая снимать. – Исключительно для идентификации нашей знакомой.
– Какой знакомой? Вы что же, нашли ночную воровку? – Хозяин недоверчиво округлил совиные глаза.
– Полагаю, что так… – замялся фон Бекк. – Если вы позволите, мы к вам сегодня вечером заглянем с одной молодой особой, а вы нам скажете, эта ли дама к вам ночью приходила или нет.
– Очень интересно было бы взглянуть. Герман Леонидович, во сколько вас ждать?
– Часов в девять, не раньше.
– Ну что же, тогда до вечера.
Магнат проводил сыщиков в прихожую и запер за ними дверь. Выйдя от Мамонтова, следователь Чурилин огляделся по сторонам и угрюмо спросил:
– Герман Леонидович, а не зайти ли нам в трактир?
– Вы меня удивляете. Это для ротмистра характерно, а на вас совсем не похоже.
– Со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было.
– Обедать лучше в других заведениях. Пойдемте, я вас отвезу.
Они двинулись к машине, и фон Бекку показалось, что какая-то фигура отскочила от колеса и скрылась за углом.
