– Ильина права – мы и в самом деле не сможем ничего доказать. Разговаривать Ильина с нами больше не станет, а караулить возле ее дома Шестикрылого – себе дороже. Ни внешности его не знаем, ни настоящего имени. Да и служба безопасности нам здесь не обрадуется. Борь, поехали домой. В понедельник я просмотрю все, что смогу найти на Ильину. Есть возможность увидеть ее историю болезни?
– Сам знаешь, Витюша, что такая возможность есть, но стоить она мне будет очень и очень дорого, – хмуро откликнулся врач-психиатр. – Ты прав в одном – нужно возвращаться.
Выставив у ближайшей мусорки банки с молоком, приятели тронулись в сторону Басманной.
Москва, 1916 год.
В десять утра Герман фон Бекк уже был в Сыскном управлении и стоял у дверей кабинета, дожидаясь следователя Чурилина. Всю ночь в его голове бродили мысли о таинственном Артеме Пузыреве, злодее, запугавшем и подчинившем своей воле беззащитную гимнастку, готовую за него в огонь и в воду. Кто этот человек? Откуда он прибыл в Москву? Не из Техаса же, в самом деле! На этот вопрос мог ответить только Чурилин. Сделать запрос, поднять архивы и выяснить, что эта за птица.
Чурилин опоздал, появившись в управлении лишь в четверть одиннадцатого. Это было тем более странно, потому что начальник Следственного отдела всегда придерживался неукоснительной пунктуальности. Выглядел шеф из рук вон плохо – невыспавшийся, мятый, злой. Вместо приветствия окинул фон Бекка хмурым взглядом и угрюмо спросил:
– Что вы тут топчетесь, словно конь у опустевшей поилки?
– Доброе утро, Василий Степанович, – невозмутимо откликнулся фон Бекк. – Вас дожидаюсь.
– Ну, валяйте, заходите, – шагнув в кабинет, махнул рукой следователь.
Фон Бекк прошел следом за ним и, прикрыв дверь, спросил:
– Да что с вами случилось, Василий Степанович? Вы опять не завтракали?
– Не завтракал, – согласился сыщик.
– Отчего же?
– Из-за кухарки.
– Чем же кухарка вас так проняла?
– Извольте, я расскажу. Только все должно остаться между нами. Верите, Герман Леонидович, измучился, сил нет. Не могу молчать, нужно хоть с кем-нибудь поделиться. Дело в том, что я закоренелый холостяк, к женщинам всегда относился с изрядной долей осторожности, да и они меня не жаловали. А тут вдруг кухарка домовладелицы стала проявлять ко мне недюжинный интерес. Да что там интерес! Прямо прохода не дает. Как увидит – сразу начинает обо мне заботиться и намеки делать. Я теперь лишний раз из квартиры не выхожу. И к столу не спускаюсь, хотя нанимал жилье с полным пансионом. Теперь стараюсь уйти из дома как можно раньше, а вернуться в ночи. Нервы никуда не годятся. И голод мучает.
Чурилин вынул из портфеля завернутый в бумагу ситник и звякнул в колокольчик. В открывшуюся дверь заглянул вестовой, и сыщик распорядился:
– Любезный, принесите кипятку.
Прошел в угол за шкаф, где на тумбочке стояли стаканы в подстаканниках и заварка в жестяной коробочке с танцующей индианкой, рассыпал заварку по стаканам и отступил в сторону, пропуская к тумбочке вестового, осторожно несущего горячий чайник. Заполнив чашки кипятком до самых краев, служивый вышел из кабинета, деликатно прикрыв за собой дверь.
– И что? Хороша кухарка? – устроившись на стуле рядом с тумбочкой напротив шефа, осведомился фон Бекк.
– Да, в общем, ничего себе, – проговорил, прожевывая ситник, изголодавшийся Чурилин. – Такая, знаете, рыхлая бесцветная бабища. На вашу Конкордию чем-то похожа.
Фон Бекк помешал ложечкой плавающую на поверхности заварку, с усмешкой спросив:
– А может, вы зря от нее отказываетесь?
Чурилин перестал жевать и недовольно покосился на коллегу.
– Нет уж, увольте. Это не по моей части. А скорее, Герман Леонидович, по вашей. Так что вас заставило примчаться в управление ни свет ни заря?
– Обстоятельства вчерашнего вечера. Савва Иванович опознал в Элле Ковалли ту самую девицу, которая похитила паспорт. Гимнастка призналась, что это и в самом деле сделала она. И назвала имя человека, подбившего ее на неблаговидный поступок.
– Буффало Билл. А в миру Артем Никитич Пузырев.
– Как догадались?
– Выяснил, с кем вы сошлись в рукопашном бою перед «Яром». Вашим соперником оказался Пузырев, мещанин, прибыл из Архангельской губернии. Нанимался конторщиком на разные лесопильные заводы, а после его увольнения по странному стечению обстоятельств здания заводоуправления сгорали вместе с привезенными накануне деньгами для выдачи жалованья рабочим. А теперь наш герой проживает в меблированных комнатах Ардеева в Колосовом переулке. Да, кстати, Герман Леонидович, вы знаете, кто такой Ардеев?
– Понятия не имею.
– Вы были на Нижегородской ярмарке в девяносто шестом году?
– Как-то не довелось, в это время я проходил обучение в Париже.
– А я, знаете ли, посетил. Колоссальный размах. Только представьте себе: красавец Нижний Новгород, главный вход в сторону города обнесли четырехгранным обелиском на фоне полукруглой колоннады и бассейна с фонтанами! Территория ярмарки была более семидесяти десятин, и на этой огромной площади отстроили под сто восемьдесят павильонов!
– Ого!
– А я вам про что? Демонстрировали достижения России в областях науки, культуры, торговли. Отдельно стояли отделы Сибири, торговли со Средней Азией, Персией и Крайним Севером. Так вот, инициатива возведения отдела Крайнего Севера принадлежала, как вы думаете, кому?
– Савве Ивановичу?
– Ему. Как председателю правления Ярославско-Архангельской дороги, проложившему на Север железнодорожные пути, Мамонтову была крайне необходима реклама. Интерьер и архитектурный проект павильона разработал близкий друг Саввы Ивановича художник Коровин. Константин Алексеевич большой оригинал, к делу подошел нетривиально. Вообразите, он привез из поездки по Архангельской губернии экспонаты для выставки – живых альбатросов, тюленя, чучела чаек и медведей. А также супружескую чету ненцев по фамилии Ардеевы. Ардеева сидела внутри павильона на шкурах и шила национальную одежду, а Ардеев кормил сырой рыбой обитающего в бочке с водой тюленя Ваську.
– Должно быть, выглядело эффектно.
– Еще как! Павильон произвел на Николая Второго неизгладимое впечатление, и император подарил самоедам Ардеевым доходный дом в Москве. Именно там и квартирует ваш, Герман Леонидович, обидчик.
– С чего это вы взяли, что Пузырев меня обидел? – усмехнулся Герман. – Это скорее я нанес ему ощутимый урон.
– Вам виднее, кто кому чего нанес, – отставляя опустевшую чашку, не стал спорить глава Следственного отдела. И, поднявшись из-за стола, деловито уточнил у консультанта: – Герман Леонидович, не желаете прокатиться в дом Ардеевых?
