Чурилин устремился к стене и принялся внимательно осматривать русалку. Около лица задержался и проговорил:
– У девицы потрясающие глаза – видят насквозь. Можно сказать, зрят сквозь стену.
Вынув из кармана перо, Чурилин вставил его конец в один из русалочьих глаз и обернулся к управляющему.
– Что за этой стеной?
– Да ничего особенного, – покраснел молодец, отирая со лба испарину. – Так себе, просто чулан.
Чурилин изменился в лице и грозно рявкнул:
– Немедленно ведите в чулан!
Горобец словно стал меньше ростом. Втянув голову в плечи, двинулся из спальни в коридор, а оттуда к черному ходу. Сыщики проследовали за ним. На запасной лестнице им в нос ударил резкий запах нечистот, и сразу за заполненным картофельными очистками ведром предстала низкая дверка. Фон Бекк подергал за ручку и вопросительно взглянул на управляющего. Тот нехотя достал связку ключей и отпер амбарный замок. В тесном пустом помещении было темно, лишь полоска дневного света пробивалась из проделанного в стене отверстия.
– Герман Леонидович, вернитесь в спальню и присядьте на кровать, – распорядился Чурилин.
Фон Бекк скрылся из виду, стукнула дверь черного хода, и через минуту тихий голос консультанта позвал:
– Василий Степанович! Хорошо меня видно?
– Лучше не бывает, – усмехнулся следователь, рассматривая присевшего на кровать подчиненного сквозь отверстие в стене.
И, обернувшись к потупившемуся управляющему, насмешливо уточнил:
– Ваша инициатива?
– Сам бы я ни-ни, хозяйка приказала следить, – вспыхнул Горобец.
– Хорошенькая репутация будет у меблированных комнат, где подсматривают и подслушивают за постояльцами. Герман Леонидович, у вас, кажется, были связи среди пишущей братии?
– Сегодня же в «Ведомости» телефонирую.
Управляющий шумно сглотнул и просительно начал:
– Господа хорошие, нельзя ли договориться? Называйте любую сумму, я заплачу.
– Вы о деньгах? Забудьте. Разве что расскажите нам о визитерах Пузырева.
– К Пузыреву мало кто приходил, бывала только подруга его, гимнастка из цирка.
– О чем они беседовали?
– Пузырев уговаривал девицу забраться в дом к Мамонтову и выкрасть паспорт. Скажите, господин полицейский, я могу быть спокоен? Мне ничего не грозит? Попробовал бы я ослушаться, меня бы Валентина Васильевна тут же рассчитала! А у меня детишки, семью кормить надо! Хозяйке-то что, она домой думает вернуться, а я вот беспокоюсь, как бы не остаться виноватым.
– Валентина Ардеева хочет вернуться домой? Это куда же? В Архангельск?
– Должно быть, в Архангельск. Не могу здесь жить, говорит, поеду домой. Накоплю, говорит, денег, чтобы не с пустыми руками к Каготу вернуться.
– Кто это – Кагот?
– Говорит, ее настоящий муж.
– А Илья Ардеев кто был такой? Разве не муж?
– Ардеева она поедом ела, все бранила, что уехала с ним от своего хорошего мужа Кагота и теперь здесь, в большом грязном городе, заживо гниет. Я думаю, от этого Илья и заболел. Хотя говорил, что это Старик, дух рода, его наказывает за то, что просьбу не исполнил.
– Какую просьбу, не говорил?
– Про это молчал.
Следователь Чурилин внимательно осмотрел крохотное помещение кладовки, но, кроме табуретки и дырки в стене, ничего не нашел.
– Пойдемте, Герман Леонидович. Вряд ли мы с вами здесь что-нибудь обнаружим.
– Вы профессионал, вам виднее, – откликнулся фон Бекк.
Ощущая сильный запах нечистот, сыщики спустились по узкой темной лестнице черного хода и вышли во двор. Из двора Чурилин устремился на улицу и, сворачивая к полукругу подъезда и заходя в его распахнутые двери, проговорил:
– Я должен вернуться к Валентине Ардеевой, сказать ей несколько слов. Если не трудно, обождите меня в машине.
Последовавший было за ним Герман фон Бекк двинулся к «Даймлеру», а сыщик вошел в подъезд, прошел под лестницу и заглянул в каморку. Утопая в подушках, хозяйка сидела на прежнем месте, на этот раз без бутылки, но с дымящейся трубкой во рту, и при появлении полицейского кинула через клубы дыма на дверь настороженный взгляд.
– Госпожа Ардеева, – приподняв фуражку, поклонился Чурилин. – Не знаю, есть ли смысл просить вас телефонировать в управление, если появится ваш постоялец Артем Никитич Пузырев. Но выражаю надежду, что вы нас об этом уведомите. Вот номер Следственного отдела и адрес на случай, если вы захотите со мною лично переговорить.
Сыщик прошел в угол, разогнал рукой источаемый трубкой дым, склонился к подушкам, протянув женщине листок, и та поспешно его взяла, сунув под себя. Покинув доходный дом, Чурилин глубоко втянул свежий воздух и устремился к зеленому «Даймлеру».
Дождавшись, когда коллега усядется в салон авто, сидевший за рулем фон Бекк проговорил:
– Вы верно заметили, Валентина Ардеева запугана.
– Не знаю, запугана ли, но что-то определенно не договаривает.
И, надсадно кашлянув, хмуро пробурчал:
– Немудрено, что самоед отошел в мир иной, если женушка окуривала его своим самосадом.
Герман замялся и смущенно обронил:
– Василий Степанович, если я вам больше не нужен, не возражаете, подвезу вас до управления и откланяюсь?
– Само собой, Герман Леонидович. Распоряжайтесь собой как вам будет угодно.
Доставив Чурилина в управление, Герман помчался в Петровский парк. Владельца кинофабрики одолевала тревога за Конкордию. Вчера ночью он оставил бьющуюся в истерике любимую на попечение санитаров, договорившись подъехать к двенадцати дня и покончить с формальностями, оформив надлежащие бумаги. Время близилось к полудню, а он все еще не на месте.
Заехав со стороны переулка, остановился перед воротами, выполненными в виде сказочного теремка, и посигналил в рожок. Молодой больничный сторож выбрался из будки, распахнул створки ворот, и машина закатилась на территорию лечебницы, остановившись перед одним из двух деревянных домов. В нем, как помнил фон Бекк, и находилась администрация. Зайдя в корпус, Герман, не встретив ни одной живой души, прошел по коридору и постучал в единственную дверь, обтянутую потертой кожей. Дверь распахнулась, и навстречу шагнул невысокий крепкий мужчина в костюме-тройке. На доктора Усольцева, фото которого частенько печатали в газетах, он не был похож, и фон Бекк проговорил:
