— Да, сир.
Голос Бастерхази был идеально ровным, а вот эмоции… даже сквозь ментальные щиты просочились отзвуки злорадного предвкушения и жажды. Правда, что-то в них было еще, какой-то второй слой, но Шу было не до темного шера.
Обернувшись, Шу вздрогнула — так ужасно выглядел Дайм. Кровавое месиво вместо спины, раны на руках и на бедрах, прокушенная насквозь губа… Его жизнь утекала вместе с кровью и даром, скапливалась в углублениях эшафота, заполняла… колбы… колбы?! Злые боги, они не просто убивают истинных шеров — они забирают их кровь… их дар… словно на скотобойне…
Шу не поняла, почему перед глазами все покраснело, закружилось, завыло и откуда взялся ураган… Красный, как кровь, и синий, как небо, и белый, как снег, и черный, как пепел, и лиловый, как грозовые молнии, — ураган выл, кричал, сметал все на своем пути, рвался в небо и звал, звал, звал…
— Да-айм! Дайм!
— Шу, перестань! Шу! Ты с ума сошла!.. Шуалейда, ширхаб тебя! Шу! Остановись же!.. — прорывались сквозь вой урагана знакомые голоса. — Убирайтесь отсюда! Все! Быстрее же, быстрее!
Голоса — и сумасшедший смех.
Ее рук касались знакомые руки, в ее дар вплетался чужой — и родной — дар. Они мешали — и она оттолкнула их всех, отшвырнула прочь, потому что все это было неважно и нереально, все, кроме единственного голоса, хриплого, сорванного, едва слышного:
— Шу, остановись!
— Дайм?
Она замерла, глядя в черные от боли глаза — замерла, застыла и замерзла, бессильно уронила руки.
Проклятый зеркальный барьер так и стоял вокруг эшафота. Прозрачный. Непроницаемый для урагана.
А кнут снова опускался на плечи светлого шера. Медленно-медленно, с нереально низким гудением, и воздух расходился от него неторопливыми волнами, на которых покачивались крупные красные капли…
Они летели к Шу — эти капли. Завораживающе медленно, деформируясь в полете, готовясь рассыпаться брызгами…
И рассыпались. По ее лицу и рукам, влипшим в проклятый барьер, прямо ей в глаза, снова заливая весь мир красным.
— Уходи. Прошу тебя. Уходи! — ворвался в ее уши отчаянный крик.
И тут же — другой, безумный, злобный и торжествующий:
— Молчать, Дюбрайн!
— Ты… я убью тебя! — Она развернулась в красном-красном мире, слыша позади себя боль и отчаяние, видя перед собой голодного упыря, нежить, проклятую нечисть.
— Шуалейда, нет! — раздался позади нее еще один крик. — Не нападай!
Такой же отчаянный, полный тьмы, боли и пламени… или уже пепла?
— Заткнись, Бастерхази! — приказал августейший упырь и встал ей навстречу.
Его окружал радужный пузырь — тонкий, невесомый. Непреодолимый для воющего на пустом плацу смерча из пепла, снега и молний. А позади проклятого принца, всего в шаге позади и внутри защитного кокона, стоял второй такой же. С тем же лицом. Еще один Брайнон, только голем. Светящееся мертвенно-зеленым чудовище, сейчас совсем не похожее на человека.
— Ну, давай, девочка моя, нападай, — ласково предложил Люкрес и ухмыльнулся. — Я убиваю твоего любовника, ты не можешь оставить это просто так. Правда же, моя прелесть? Моя злая гадючка. Моя бешеная мантикорочка. Кусайся, кусайся же!
Люкрес насмешливо протянул руку запястьем вверх, словно предлагая впиться в нее зубами.
— Остановитесь, Шуалейда Суардис, иначе я вынужден буду вас арестовать, — раздался из-за спины Люкреса призрачный, какой-то глухой и неестественно ровный голос.
— Диен, заткнись и не мешай!
Шуалейда чуть не засмеялась — так это было нереально, неправильно и невозможно. А то, что сделал голем, тем более невозможно. Светящаяся мертвенно-зеленым рука лейтенанта Диена накрыла искаженный ненавистью рот Люкреса, смяла его, запечатала. И все тот же призрачный голос сообщил:
— Прошу прощения, ваше императорское высочество. Вы провоцируете опасность, я защищаю вас самым эффективным образом. А вашему королевскому высочеству я рекомендую удалиться. Нападение на члена императорской фамилии карается смертью. Вы должны успокоиться и смириться. Закон империи обязателен к исполнению.
— Как мне остановить это? Как, Диен?! — спросила Шу, наплевав на логику и разум — у кошмара свои нелогичные законы.
— Полковник Дюбрайн не исполнил приказа императора. Он наказан за неповиновение.
— Какой приказ? Что мне сделать, Диен?!
— Уходите, ваше высочество. Вы не сможете остановить казнь.
— Я не уйду. Ни за что. Я… Диен, помоги мне! Это и твой брат тоже!
— Простите, я не могу нарушить закон. Приговор вынес его императорское высочество, только он может его отменить.
— О боги… Люкрес! Ты, проклятый упырь! Что тебе нужно?
Стряхнув руку лейтенанта Диена, Люкрес криво ухмыльнулся и процедил:
— Я тебе это припомню, шисова деревяшка.
— Как будет угодно вашему высочеству, — равнодушно отозвался голем.
А Люкрес шагнул к Шуалейде и с нескрываемым наслаждением заявил:
— Дюбрайн умрет. Что бы ты ни сделала, проклятый ублюдок сдохнет! Сдохнет! Сдохнет! Ха!
— Что ж, раз тебе не нужно ничего — я ухожу. Прощай, сумасшедший недоносок. Недошер, — выплюнула Шу и, резко развернувшись на каблуках, пошла прочь.
Оставляя за спиной умирающего Дайма. Ощущая каждый удар кнута собственной кожей. Умирая вместе с ним. И моля Светлую, чтобы шисов недоносок сдох от жадности. Прямо сейчас сдох. Подавился своим безумным смехом — и сдох, сдох, сдох!
Каждый шаг давался все труднее, боль в груди нарастала, казалось — это с нее заживо сдирают кожу вместе с плотью… Но Шу упрямо шла вперед, к шисовой двери. И с ужасом понимала, что упырь ее не остановит, что он окончательно сошел с ума. Боги, как же мерзко он смеется!
— Ладно, уговорила. Стой!
Шу вздрогнула, замерла на миг — готовая не то что остановиться, а бежать к Люкресу, умолять его хоть на коленях… и сделала еще один шаг. Прочь.
«Никогда не показывай, что переговоры нужны тебе больше, чем противнику».
Один из уроков Дайма. Еще тогда, когда они писали друг другу письма и он не подписывался. Это тоже было нарушением приказа императора? То, что он любит ее — государственная измена? Будь проклято такое государство!
— Да стой же, упрямая ты девчонка.
Не оборачиваясь, Шу показала Люкресу шисовы хвосты. На миг ей померещилось, что это не она, а Ристана. Что она стала Ристаной. Взрослой. Опытной. Самоуверенной. Сильной. Да. Пусть сейчас будет не Шуалейда, а Ристана. У нее бы получилось переиграть недоноска на его проклятом поле интриг, лжи и блефа!
А он снова засмеялся. Довольно. И, в несколько шагов догнав Шу, положил руку ей на плечо, развернул к себе.
