— Ты моя прелесть. Такая упрямая! Такая злючка! Настоящая гюрза!
— Что тебе, недоносок? — Шу с прищуром посмотрела ему в глаза и томно склонила голову набок. Как Ристана.
— Тебя и Линзу. — Люкрес погладил ее по щеке, заставив внутренне передернуться, а внешне — взмахнуть ресницами, словно крыльями бабочки, и засветиться от сознания собственной красоты и совершенства. — Ты будешь отличной императрицей, Шуалейда Суардис.
— Шисов дысс тебе, а не я и Линза, — усмехнулась Шу ему в лицо.
— Тебя и Линзу, иначе ублюдок сдохнет. Ему немного осталось. Ударов десять.
— Убьешь Дюбрайна — попрощаешься с короной империи.
— Маленькая наивная змеючка. Ты совсем не умеешь играть в эти игры.
— Плевать. У тебя пять ударов до того, как ты потеряешь все, недоносок. Ты же понимаешь, что убить меня сейчас ты не можешь. А потом… Я ничего не забуду. Ни-че-го. Слово Суардис.
— У-ти ма-аленькая, у-ти ядови-итая. — Люкрес снова погладил ее по щеке. — Кажется, мы не успеваем договориться, — довольно сказал Люкрес одновременно со свистом кнута.
Шу вздрогнула, чуть не закричала от чужой — не чужой, а своей! — боли, но заставила себя саркастически усмехнуться и протянуть:
— Тогда тебе не по-вез-ло. Ты серьезно думал, что мне твой ублюдочный братец важнее собственного благополучия?
— Ты слишком хорошая девочка, чтобы вот так просто бросить его, когда можешь спасти.
— Могу. Но на невыгодных условиях не буду. Осталось три удара, недоносок. Если разумного предложения не будет — я ухожу, — заявила она, внутренне вздрагивая от нового удара, но точно зная: именно так она и поступит. И точно зная, что и Люкрес об этом знает.
Еще один урок Дайма Дюбрайна: никогда не грозись тем, что не готова сделать.
Она готова. Ей будет невыносимо больно оставить Дайма умирать, но если она даст слабину, то не спасет его и его смерть окажется напрасной. Поэтому она уйдет. А потом отомстит Люкресу так, что он пожалеет, что на свет родился.
— Боги, как же ты прекрасна, Шуалейда! Если бы я знал раньше! — искренне восхитился сумасшедший маньяк. — А все он виноват. Ты понимаешь, что только ублюдок виноват в том, что мы с тобой так плохо знаем друг друга? Что ты полюбила не того брата. Недостойного.
— Один удар, — ровно, словно лейтенант Диен, напомнила она.
— Бастерхази, замри, шис тебя дери! — крикнул Люкрес и улыбнулся Шу, предложил ей руку. — Ну а теперь пойдем и поговорим, как взрослые разумные люди.
Руку Шу не приняла. Сделала вид, что не заметила. Никаких уступок в мелочах.
— Сними с него оковы, иначе он истечет кровью и мне станет неинтересно.
— Зачем он тебе, моя прелесть? Он — ублюдок, цепной пес и даже не мужчина. Ты же в этом убедилась. Он недостоин принцессы из рода Суардис.
— Я хочу этого пса себе.
— Хочешь… о боги… Шуалейда, прелесть моя, ну что же ты раньше не сказала? Неужели я бы тебе его не отдал? Для тебя — все что угодно. Хочешь, я велю повязать ему на хвост бантик и подарю тебе на свадьбу?
— Не хочу на свадьбу. Я хочу его сейчас. Живого и здорового.
— Сейчас никак не выйдет, моя сладкая.
— Ты так слаб, что не способен его вылечить? Или боишься его, полумертвого? И это — Брайнон? — скривилась Шу.
— О боги, ты даже не представляешь, как ты прекрасна… как песчаная гюрза… — Люкрес раздул ноздри и велел: — Поцелуй меня.
— Боюсь, лейтенант Диен будет против. Вдруг я ядовитая.
— Ты точно ядовитая. Самая ядовитая гюрза во всей империи. Просто еще маленькая.
— Не настолько маленькая, чтобы заслушаться твоей грубой лестью. Лечи Дюбрайна, мой милый хомячок.
— Не забывайся, Гюрза.
— С тобой — никогда, мой зайчик, — усмехнулась Шу, чувствуя необыкновенную легкость, словно она падает, падает… и воздушные потоки больше не держат ее… Плевать! Разобьется она или нет, но Дайма она спасет. — Если ты потянешь ширхаба за яйца еще полминуты, я лишусь ручного пса, а ты — имперского наследства и собственных яиц. Я тебе обещаю, котик.
— Бастерхази, стазис! — приказал Люкрес, и Шу едва не взвыла от отчаяния.
Но пересилила себя, запихнула обратно в образ… вряд ли Ристаны, скорее, предводительницы какой-нибудь варварской орды, и ухмыльнулась еще мерзостнее, отступила на шаг.
— Мне надоело кормить бычка сказками. Не хочешь…
— Хочу. Я же сказал, тебя в жены и Линзу, — прервал ее Люкрес. — Брайноны не размениваются на мелочи.
— Я не могу оставить Линзу, она нестабильна.
— Не оставляй. Поженимся, понесешь наследника, и развлекайся в Суарде как хочешь.
— То есть тебе нужен наследник-псих с неуправляемым даром. Такой, чтобы лет через шестнадцать избавился от тебя и сел на трон империи сам. Что ж. Я с удовольствием останусь молодой вдовой. Статус императрицы-матери меня устроит. Женимся сегодня, милый, делаем наследника, а завтра ты едешь в Метрополию?
— Боги, какая же ты, моя прелестная Гюрза! — Глаза Люкреса загорелись восторгом и предвкушением, он схватил Шу за руку и куда-то потянул. — Женимся! Сейчас же! А с наследником погодим. Лет двадцать… нет, сорок. Ты слишком юна, чтобы становиться императрицей-матерью. Идем, идем скорее в храм!
— Ты кое-что забыл, Брайнон. — Шу уперлась и вырвала свою руку. — Сними с Дюбрайна обвинения и оковы.
— О, в самом деле… Изменник и предатель. Ты любишь его, моя прелесть?
— Конечно. Он твой брат, и ты сам хотел, чтобы я любила его.
— Какая незадача. Тогда придется его убить, милая. Я не желаю, чтобы ты любила кого-то кроме меня.
— Тогда тебе придется убить всех подданных империи, милый. Потому что я люблю их всех без исключения. Начиная с нашего благословенного Двуедиными императора. Ты собираешься убить своего отца, милый?
— Ну что ты, я люблю моего отца, да живет он вечно.
— И я люблю нашего императора. Итак, снимай с Дюбрайна оковы и дай мне его исцелить.
— Увы, не могу. Он приговорен к смерти, потому что не выполнил приказ императора. Вот выполнит — тогда я смогу его помиловать.
— Люка, хватит водить меня вокруг пня. — Теперь уже Шу схватила принца за руку и потянула к эшафоту, где окровавленный Дайм так и висел на столбе, а Бастерхази стоял рядом и следил за Шуалейдой нечитаемым взглядом. — Освобождай Дюбрайна, если хочешь хоть что-то от меня получить.
— Так не выйдет, милая моя Гюрза, — светло и безумно улыбнулся Люкрес. — Сначала договор. Ты клянешься выйти за меня сегодня же, и я помилую Дюбрайна.
— Я… я поклянусь выйти за тебя тогда, когда ты этого захочешь, но после того как Дюбрайн будет свободен. И если ты поклянешься никогда больше не обвинять его в измене и не причинять ему вреда. И Каетано. Никогда, слышишь?
