– Иногда он меня пугает.
– Джеймс? – спросил я, сбитый с толку.
Она покачала головой.
– Ричард. Не потому, что я боюсь, что он причинит мне вред. Меня пугает другое… он может сделать больно кому-то еще или навредить самому себе. Он – безрассудный, понимаешь?
Я бы выбрал другое слово, однако кивнул, прижав ее к себе.
– В таком случае поговори с ним, – ответил я. – Ты, наверное, единственный человек, которого он послушает.
– Может быть. – Она шмыгнула носом, беззвучно рассмеявшись. – Но придется подождать до утра. Сейчас он – просто в хлам.
– Ладно, – согласился я. – Если он слишком пьян, чтобы встать, значит, вечеринка точно удалась.
В ту же секунду я оцепенел. Ричард, сколько бы он ни пил, никогда не валился с ног. Он становился лишь более – если пользоваться терминологией Рен – безрассудным.
Я посмотрел на Мередит. Она соскользнула со стола и извинилась перед своими поклонниками, которых к тому моменту было уже четверо. Она удивительно твердой походкой пересекла двор, склонила голову набок и объявила:
– Смотрю я на вас и думаю: ну разве не прелесть?
Мой нетрезвый взгляд сфокусировался на ней. На Мередит было облегающее черное платье, одно плечо обнажено, на другом поблескивал ремешок из крошечных агатовых бусинок. В своих туфлях она достигала почти шести футов в высоту. Рен рядом с ней выглядела ребенком.
– Сад потрясающий, Мер, – отвесила ей комплимент Рен.
– Да, потрясающий, – повторила она, улыбнулась и посмотрела на лампочки. – Мне так не хочется с ним расставаться.
Она подмигнула нам и продекламировала:
– «Я вновь дарю единственных друзей,
Что я имел, – тебе»
[49].
Ее тени для век – сливово-фиолетовые – каким-то образом делали ее глаза еще зеленее.
– Куда ты собралась? – спросила Рен.
– В Замок за коктейлем. – Она помахала пустым бокалом. – Вам принести?
– Нет, спасибо, – ответил я.
У меня еще осталась какая-то выпивка уже неизвестного мне происхождения.
Рен виновато икнула.
– Я думаю, с меня хватит.
– Я думаю так же, – сказала Мередит, едва ли с упреком, почти по-сестрински. Она повернулась ко мне. – Оливок, Оливер? – Она подняла зубочистку, на конце которой еще торчала оливка.
Я невольно усмехнулся.
– Оставь ее себе. Если я ее съем, это будет каннибализм.
Она бросила на меня такой дерзкий, пронзительный взгляд, что у меня температура подскочила градусов на десять, а затем отправила оливку себе в рот и пошла к Замку. Я смотрел ей вслед и тупо пялился на фасад здания, пока Рен не заговорила:
– Похоже, она не слишком страдает.
– Что?
– Они с Риком взяли «тайм-аут», – пояснила она, нарисовав знак кавычек в воздухе. – Разве ты не в курсе?
– Нет, – сказал я.
Интересно, с какой стати она решила, что я в курсе?
Она пожала плечами.
– Наверное, это была ее инициатива. Он не совсем доволен, но ведь ты его знаешь. – Она скорчила гримасу. – Боже упаси, чтобы он перед ней извинился. Если б Ричард проглотил свою гордость, она могла бы передумать.
– Угу.
Рен зевнула, прижав тыльную сторону ладони ко рту.
– Который час?
– Понятия не имею, – признался я. – Поздно.
У меня уже слипались глаза.
– Пойду и у кого-нибудь спрошу.
Я покачал головой.
– Не надо.
Она хихикнула и отпустила меня.
– Ладно, мне пора. А ты отдыхай. – Она потрепала меня по затылку, как собаку, и побрела к Замку.
Я смотрел, как Рен неторопливо идет мелкими шажками, зажав край юбки между пальцами.
Я оглядел двор, который за время нашего разговора почти опустел. Студенты либо присоединились к общему веселью в доме, либо – как я надеялся – вернулись к себе. Я отважился выйти на середину нашей маленькой лужайки и закрыл глаза, запрокинув голову. Ночной воздух был прохладным, но меня это не беспокоило. Он остужал разгоряченную кожу, словно мазь, вымывал из легких застоявшийся дым, вытеснял из головы бархатную тень Мередит. Когда я открыл глаза, то с удивлением обнаружил не только темные верхушки деревьев, но и луну, ухмыляющуюся мне с высоты. Неожиданное желание увидеть все небо подтолкнуло меня спуститься по тропе к озеру.
Но сделав шаг, я услышал голос Джеймса и замер как вкопанный.
– «Славно светишь, луна! Право, луна светит с особенною приятностью»
[50].
Он стоял позади меня, сунув руки в карманы.
– Где ты пропадал? – спросил я.
– Честно?
– Да, честно.
Он опустил взгляд в траву и смущенно улыбнулся.
– Я немного выпил, но потом устал от всего и пробрался наверх, чтобы почитать.
Я рассмеялся.
– Ты полный придурок. Зачем ты вернулся?
Он бросил взгляд на Замок.
– Уже за полночь, – ответил он, – а я не могу разочаровать Александра.
– Сейчас я вообще сомневаюсь, что он помнит, о чем мы договаривались.
– Может быть. – Он запрокинул голову так же, как и я минуту назад: наверное, и он восхищался небом. – Когда видишь такое, то больше ничего не хочется.
На некоторое время мы замолчали. Вечеринка продолжалась: музыка, которая глухо рокотала в доме, напоминала рев автомобилей на шоссе. Где-то в лесу заухала сова. Мне пришла в голову (и, похоже, впервые) странная мысль о том, как же мы были одиноки в Замке, когда мы не устраивали там обязательные вечеринки, а все остальные студенты находились в Деллехер-холле, в миле от нас.
Нас – семеро, но ведь есть еще деревья, небо, озеро, луна и, конечно, Шекспир. Он жил с нами, как восьмой сосед по дому, старший, мудрый невидимый друг, который только что вышел из комнаты.
«Поэзия – посланница небес,
В ней власть и мощь»
[51].
Послышалось мягкое шипение электричества: лампочки Мередит замерцали и погасли. Сад погрузился в темноту. Я поежился и посмотрел на Замок. В окнах еще горел свет, играла музыка, и я предположил, что предохранители в порядке.
