– Ричард! – воскликнул я.
Она грубо повернула мою голову к себе.
– Он может до утра колотить в дверь, если ему так хочется.
– Он ее выломает, – сказал я, и слова исчезли меж ее губ раньше, чем успели сорваться с моих, а мысль была забыта прежде, чем я успел ее додумать.
Мой пульс взбесился.
– Пусть только попробует. – Она толкнула меня обратно на кровать, и я не стал спорить.
Все, что случилось после, казалось разрозненным и запутанным. Ричард бил по двери, выкрикивая проклятия и угрозы, которых я не мог разобрать: их невозможно было даже слушать, когда рядом со мной находилась Мередит – осязаемая, опьяняющая. Самого слабого вздоха ее было достаточно, чтобы заглушить все это буйство.
А потом грохот за дверью прекратился, как резкое окончание плохой песни, и я не знал, то ли Ричард ушел, то ли я и впрямь не слышал ничего, кроме дыхания Мередит. Голова была столь легкой, что, если б не тяжесть тела Мередит, меня унесло бы прочь.
Постепенно, дюйм за дюймом мой мозг и тело воссоединялись. Я позволил ей еще немного побыть наверху, затем перевернул ее на спину и притиснул к постели, не желая быть полностью покоренным.
Когда я рухнул рядом с ней на матрас, мои мышцы ходили ходуном. К тому моменту мы были слишком разгоряченными, чтобы обнимать друг друга, и лежали, просто сплетаясь ногами. Наше участившееся дыхание восстанавливалось, сон быстро затягивал меня подобно гравитации.
Сцена 9
Но спал я недолго: мне казалось, что я лежу на плоту, а вокруг меня плещутся волны, – все это смахивало скорее на качку, чем на похмелье. Мои глаза открылись еще до того, как я осознал, где нахожусь, и я моргнул, глядя на незнакомый потолок. Мередит лежала рядом со мной, положив одну руку под щеку, а другую крепко прижав к груди. Крошечная морщинка появилась между ее бровей, как будто то, что ей снилось, беспокоило ее. Прилив противоречивых эмоций внезапно нахлынул на меня. Я жаждал разбудить ее поцелуем, обнять и спросить, что не так… и в то же время мне хотелось вскрыть ее голову и вцепиться ногтями ей в мозг, чтобы узнать, а не появились ли у нее столь же грязные мысли, как и у меня. Может, она чувствует ту же вину, что и я? Меня тошнило, но недомогание поселилось в груди, а не в животе.
Лампа на прикроватном столике горела водянисто-оранжевым светом. Я осторожно наклонился над Мередит, чтобы выключить ее. Комната сжалась вокруг меня, когда нетерпеливая темнота наконец-то проникла в спальню. В голове гудело всходящим семенем похмелья. Я приподнял одеяло и тихо опустил ноги на пол. Ужасно хотелось пить. На полпути через комнату я натянул джинсы.
Прежде чем открыть дверь, я прижался к ней ухом. Был ли Ричард достаточно безумен, чтобы прождать снаружи, пока в коридор не выйдет кто-нибудь из нас? Ничего не услышав, я чуть приоткрыл створку.
Сумрачный, слабо освещенный коридор простирался в обе стороны. На первом этаже не горел свет, не играла музыка. Замок походил на гигантский остов, пустую раковину, в которой некогда жило странное извивающееся существо. Я решил прокрасться в ванную, гадая, не один ли я проснулся. Очевидно, не один: комната Александра была незаперта, его кровать пустовала.
Остальные двери были закрыты. Однако я двигался бесшумно, отчаянно надеясь никого не разбудить. Я знал, что стычка неизбежна, но не собирался провоцировать ее раньше срока. Сперва надо убедить самого себя, что недавние события произошли в действительности. Мои воспоминания о вечеринке были туманными и расплывчатыми, будто сон. Какая-то часть меня до сих пор хотела верить, что так оно и есть.
Я замер возле ванной комнаты. Света там не было, но я слышал, как бежит вода. Предположив, что какой-то пьяный завсегдатай оставил кран включенным, я, не постучавшись, отворил дверь и заглянул внутрь. Когда мои глаза привыкли к темноте, я обнаружил чей-то силуэт, скорчившийся на полу.
– Господи!
– Тише, Оливер, это я!
Сердце внезапно пропустило удар; я ощупал стену и включил свет. Джеймс отшатнулся от меня. Он обернул полотенце вокруг талии, но был совершенно голым и мокрым. На заднем плане тихо барабанил душ.
– Какого черта ты делал на полу? – спросил я.
Он протянул руку и нажал на спуск воды в унитазе: та закружилась в сливе, и он вытер рот тыльной стороной ладони.
– Мне было плохо, – сказал он еле слышно.
Кожа Джеймса была бледной, почти серой, шея и лоб блестели и взмокли от пота.
– Ты в порядке?
– Ага. Просто слишком много выпил. А ты чего встал?
– Захотелось хлебнуть воды, – ответил я. – А ты почему моешься в темноте?
– Не хотел никого разбудить, – сказал он. – Ничего, если я встану под душ? Чувствую себя отвратительно, ненавижу блевать.
– Давай.
Он закрыл дверь. Я скользнул мимо него к раковине и набрал в рот холодной воды, а Джеймс отбросил полотенце и перешагнул через край ванной. Брызги с шипением ударили по его телу, и он наполовину задернул пластиковую занавеску.
– А ты только что из комнаты Мередит? – нарочито небрежным тоном спросил он.
– Э-э-э, да.
– Думаешь, это хорошая идея?
– Не очень.
Мое отражение в зеркале было грязным и растрепанным. Я украдкой вытер с уголка рта пятно помады. В зеркале я видел Джеймса, прислонившегося к стене, с его носа и подбородка стекала вода.
– Итак, я полагаю, все знают, – сказал я и наскоро умылся, надеясь, что кожа остынет.
– Кто-то из первокурсников ввалился на кухню и сразу же объявил о том, что видел.
– Ненавижу первокурсников. – Я закрутил кран, закрыл крышку унитаза и сел на него.
– Итак. Как это было?
Я взглянул на Джеймса, тревога болезненно покалывала мою кожу. Он с невозмутимым видом потянулся за мылом.
– Тебе ведь известно, что Ричард собирается меня убить, – сказал я.
– Вроде бы у него есть такой план.
Зажмурившись, Джеймс принялся поливать себя душем. Мои конечности казались свинцовыми и бесполезными, как будто мышцы и кости растворились, и теперь их заменил сырой, плохо замешанный бетон. Я провел мокрыми пальцами по волосам, выпрямился и тут же почувствовал, что мне слишком тяжело, чтобы куда-то идти.
– Собираешься к ней, да? – спросил Джеймс.
Он стоял ко мне спиной, вода тонкими струйками бежала между его лопаток.
– Думаю, да. Не хочу вот так оставлять ее, будто у нас был случайный перепихон.
– А разве это не случайный перепихон?
Я не мог припомнить, чтобы когда-нибудь раньше сердился на Джеймса. Злость нахлынула неожиданно, всеобъемлющее и ранимое, болезненное ощущение, словно свежий синяк.
– Нет, – ответил я с большим чувством, чем намеревался.
