«Вас сердечно приглашают на ежегодный рождественский маскарад.
Приходите, пожалуйста, в бальный зал Жозефины Деллехер 20 декабря, между восемью и девятью вечера.
Маски и костюмы обязательны».
Второй конверт был меньше и украшен скромнее. Я разорвал его, быстро пробежавшись по строчкам послания.
«Будьте, пожалуйста, в бальном зале 20 декабря без четверти девять.
Будьте готовы к акту I, сценам 1, 2, 4 и 5, а также к акту II, сцене 4, и к акту III, сцене 1.
Вы играете Бенволио.
Пожалуйста, явитесь в костюмерную для примерки 15 декабря, в двенадцать тридцать.
Пожалуйста, явитесь в репетиционный зал для постановки сцены боя 16 декабря, в три часа дня.
Не обсуждайте содержание этого письма с вашими товарищами».
Я ушел из столовой, не вернувшись к столу. Колин занял мое место. Все конверты были вскрыты, и мои однокурсники переглядывались, гадая, что было написано в посланиях Фредерика. Я решил, что впервые за все время обучения в Деллехере не хочу этого знать.
Сцена 13
Наш зимний семестр был настолько беспорядочным, что прошло пять дней, прежде чем мы с Мередит нашли свободную минуту, чтобы улизнуть из Замка. Джеймс, Рен и Филиппа заперлись в своих комнатах, скорее всего, для отчаянной зубрежки своих ролей. Александр исчез еще раньше, чем мы с Мередит. Вероятно, он отправился на свидание с Колином (такова была моя гипотеза). Что касается строф, которые нужно было выучить для «Р. и Дж.», и работы над нашими промежуточными монологами, то мы их еще даже не разбирали. В общем, все были ужасно взвинчены. Идея спокойно выпить казалась мне удивительно привлекательной, но даже когда я придержал перед Мередит дверь бара, я не был уверен, что у каждого из нас есть на это основания.
Я ожидал, что в заведении будет пусто, учитывая субботу и ту гору заданий, которые мы должны были выполнить к середине декабря. Но «Голова зануды» была забита под завязку, а наш столик оккупировали студенты-философы, которые громко спорили о Евклиде и его истинной сексуальной ориентации.
– Что они здесь делают? – спросил я, пока Мередит вела меня к маленькому столику в другом конце зала. – У них что, нет домашних заданий?
– Есть, но они не должны вызубривать половину пьесы, – ответила она. – Для нас все выглядит несколько иначе.
– Точно, – согласился я. – Давай я принесу нам выпить. Как обычно?
– Да, спасибо.
Она села и притворилась, что изучает меню, как будто мы давно не выучили все эти коктейли на память, а я проскользнул между стульями и табуретами, чтобы добраться до бара. Какой-то танцор-третьекурсник, облокотившийся о стойку, бросил на меня злобный взгляд, когда я попросил пинту пива и водку с лимоном и содовой. Он молча покачал головой, когда я расплатился, а потом отхлебнул из своего стакана.
– Спасибо, – пробормотал я бармену и понес две порции спиртного через весь зал, стараясь ничего не пролить, увертываясь от вытянутых лодыжек, ножек стульев и перешагивая через лужицы алкоголя на полу. Мередит с благодарностью приняла свою водку и выпила половину, прежде чем мы успели сказать друг другу хоть слово.
Наш разговор получился неожиданно неловким. Мы обменивались поверхностными, глупыми репликами о заданиях по сценической речи, остро осознавая, что на самом деле мы не одни. Наш столик был третьим в ряду из пяти: слева и справа от нас сидели студенты, в основном девушки. При виде нас они сперва подозрительно притихли, а потом принялись шептаться. Неужели девчонки всегда так много шепчутся? Я не мог решить, было ли это что-то новенькое или я просто никогда прежде не обращал внимания на их поведение. Правда, стоит признать, что раньше я и не мечтал о том, что когда-нибудь буду достойным объектом для сплетен. Мередит допила водку, и я ухватился за возможность принести ей новую порцию. Пока я ждал у стойки, когда бармен смешает все ингредиенты, то подумывал о том, что, наверное, можно заказать и себе что-нибудь покрепче, чем пиво. Я не мог не задаваться вопросом, насколько иначе могло бы пройти наше свидание, если б у нас действительно было некоторое уединение. В конце концов, я решил, что если все будет продолжаться в том же духе, я предложу Мередит вернуться в Замок: там мы сможем хотя бы запереться в комнате или сбежать в сад и почувствовать себя гораздо свободнее, чем в «Голове зануды».
Когда я снова сел, Мередит улыбнулась мне с явным облегчением.
– Как странно, что мы не смогли занять наш стол, – сказал я. – Мне кажется, я никогда раньше здесь не сидел.
– Мы теперь не часто бываем в «Зануде», – ответила она. – Думаю, тот стол уже не считается нашим.
Я оглянулся на философов, обсуждавших возможную гомоэротическую одержимость Евклида Сократом. Для меня это звучало как принятие желаемого за действительное.
– Полагаю, мы сумеем отвоевать его обратно, – пошутил я, надеясь расслабиться. – Если мы все соберемся в «Зануде», то возьмем его штурмом.
– Наверное.
Мередит неуверенно улыбнулась, и я подумал, что ее лицо, напоминающее бесстрастную маску, изменилось. Я занервничал. Неужели эта «маска» снова треснула? А если трещинка станет больше и превратится в разбегающуюся паутину на льду, который покроет все озеро целиком?
Мередит по-прежнему оставалась самой сильной из нас. Если лед под ней проломится, рухнем мы все.
Ее рука лежала на столе, и я, почувствовав момент редкой храбрости, накрыл ее своей ладонью. Четыре ее пальца сомкнулись на двух моих.
– Ты в порядке? – спросил я театральным шепотом. – То есть ты на самом деле в порядке?
Она взяла свой бокал другой рукой и поболтала им в воздухе.
– Я пытаюсь. И меня, если честно, уже тошнит от того, что люди пялятся на нас.
Я с трудом удержался от того, чтобы не взглянуть на занятые столики.
– Знаю, то, что я скажу, прозвучит бессердечно и жестоко, но мне все равно. Я просто не хочу быть девушкой мертвого парня.
Я едва не выпустил ее руку.
– И кем ты хочешь быть? – выпалил я, не подумав. – Моей девушкой?
Она уставилась на меня, удивление стерло с ее лица остальные эмоции.
– Оливер…
– Я – не дублер Ричарда, – добавил я. – И я не собираюсь вмешиваться и играть его роль теперь, когда он ушел со сцены. Это совсем не то, чего я хочу.
– Я тоже не хочу этого, – гневно произнесла она. – Боже, Оливер! – Ее взгляд стал жестким, как зеленое бутылочное стекло, острое и опасное. – Мы покончили с Ричардом. Хватит с меня. Он был ублюдком, он вел себя со мной и с остальными как скотина. Конечно, никто не хочет вспоминать об этом теперь, когда его нет, но ты-то должен помнить, правда?
