Это событие привело всех в восхищение и в ужас; по всей земле не говорили больше ни о чем другом; все, до кого доходила молва об этом случае, приходили к нам, прося, чтобы мы перекрестили их детей или чтобы мы их лечили; а когда кутальчичи, с которыми мы жили, собрались уходить в свою землю, они перед уходом отдали нам все свои туны, собранные на дорогу, не оставив себе ни одной, а также дали нам свои кремни, длиной в полторы пяди, которыми пользуются как ножами и которые представляют для них большую ценность. Они просили, чтобы мы не забывали о них и молили бога ниспослать им благополучия, и мы обещали им это; с тем они и ушли и, отдав нам все лучшее, что имели, были самыми счастливыми людьми на свете. Мы же остались с другими индейцами, ававарами, и пробыли с ними еще восемь месяцев, а время мы считали по луне.
Все это время к нам отовсюду приходили индейцы и говорили, что воистину мы сыновья Солнца. Дорантес и негр до сих пор еще не занимались лечением, но из-за того, что нас со всех сторон осаждали просьбами, все мы стали врачами, хотя я лечил более решительно и смело, чем остальные; и ни разу не было еще случая, чтобы тот, кого мы лечили, не выздоровел бы; индейцы же уверовали, что всякий, кого мы лечим, обязательно исцелится, и поэтому они считали, что никто у них не умрет, пока мы будем с ними.
Эти и другие индейцы рассказывали нам об одном очень странном событии, которое произошло шестнадцать лет назад, так мы поняли из их подсчета; будто бы в то время ходил по их земле человек, которого они звали Злом, был он невелик телом, имел бороду, лицо же его не удавалось ясно рассмотреть; когда он подходил к чьему-нибудь дому, все начинали дрожать и волосы у всех вставали дыбом, а у дверей дома возникал горящий факел; затем тот человек входил в дом, брал, кого хотел, и очень острым и большим кремнем, шириною в пядь и длиной в две пяди, делал по три глубоких разреза ниже груди, просовывал в эти разрезы руку и вытаскивал у них кишки, и от каждой кишки отрезал кусок примерно в одну пядь, и эти отрезанные куски бросал в огонь; потом он делал три разреза на одной руке, а другую руку клал на кровоточащую рану, а затем выдергивал разрезанную руку из сустава, но немного погодя снова ставил ее на место и говорил индейцам, что они опять здоровы; много раз он появлялся во время плясок, иногда в образе женщины, иногда в образе мужчины; иногда, если у него возникало такое желание, он брал дом и поднимал его вверх, а потом с сильным стуком падал с этим домом на землю. Индейцы рассказали также, что много раз давали ему есть, но он никогда ничего не ел; и что они его спрашивали, откуда он пришел и где находится его дом, он же показывал им щель в земле и говорил, что его дом там, внизу
[94].
Мы очень смеялись и шутили над этими рассказами индейцев, а они, увидев, что мы им не верим, привели к нам многих людей, к которым приходил тот человек, и мы увидели на них следы от разрезов, как раз такие, о которых нам говорили, и сделанные именно в тех местах. Тогда мы сказали им, что это какой-то демон, и как можно понятнее постарались объяснить, что если бы они веровали в господа нашего бога и были бы христианами, как мы, то им был бы не страшен никакой демон, да и сам он не осмелился бы прийти к ним и делать то, что он, по их словам, делал; и мы их уверили, что, пока мы с ними, он больше не решится показаться на их земле. Это очень обрадовало индейцев, и они стали бояться гораздо меньше. Они же рассказали нам, что они видели астурийца и Фигероа среди других индейцев, живших впереди по побережью.
Индейцы не знают счета времени ни по солнцу, ни по луне, не знают они ни года, ни месяца, большей частью они определяют и различают время по тому, когда созревают плоды, когда исчезает рыба, когда появляются звезды, которые они очень хорошо знают и в которых искусно разбираются. С нами они всегда обращались очень хорошо, хотя нам приходилось самим выкапывать себе пищу и приносить дрова и воду. Их жилища и еда были такими же, как у индейцев, у которых мы жили раньше, хотя эти больше голодали, ибо им недоставало ни маиса, ни желудей, ни орехов. Мы ходили там голые, как и они, а ночью накрывались оленьими шкурами. Из восьми месяцев, что мы пробили с ними, шесть были очень голодными, потому что не хватало рыбы. А к концу этого времени, когда туны уже начали созревать, мы тайно
[95] ушли от этих индейцев к другим, которых звали малиаконами. Малиаконы жили впереди, в одном дне пути от нас. Сначала к ним пошли я и негр; через три дня я послал негра за Кастильо и Дорантесом; и когда те пришли, мы присоединились к индейцам, которые шли есть ягоды с одного дерева, дававшего им пищу в течение десяти или одиннадцати дней, пока дозревали туны. Там мы присоединились к другим индейцам, по имени абрады. А были абрады больными, истощенными и такими опухшими, что мы немало удивились. Те же, с которыми мы пришли, вернулись обратно; когда мы им сказали, что хотели бы остаться с абрадами, они показали, что очень жалеют об этом. И вот мы остановились в поле, недалеко от домов абрадов; абрады, увидев нас, переговорили между собой, потом взяли каждого из нас за руку и развели по своим домам. С этими индейцами мы голодали еще больше, чем с другими: за день съедали не больше двух пригоршней тех плодов, которые там собирали. Плоды же эти были еще зелеными, и в них было столько сока, что у нас горели рты, а так как воды там не хватало, то из-за этой пищи нас мучила сильная жажда; голод наш был так силен, что мы купили у индейцев двух собак
[96], отдав за них несколько сетей и другие вещи, а также шкуру, которой я прикрывался.
Я уже рассказывал, что мы ходили по той земле голыми, но так как мы не имели к этому привычки, то, подобно змеям, два раза в году меняли кожу; от солнца и воздуха на спине и на груди у нас появились лишаи, доставлявшие нам жестокие страдания, ибо нам приходилось носить на себе большие тяжести; а веревки, которыми мы эти тяжести обвязывали, растирали нам руки, вся земля вокруг была там суровой, а лес таким, что нередко, когда мы ходили в него за дровами, шипы и колючки раздирали нам все тело, так что мы под конец истекали кровью. Часто я терял столько крови, заготавливая дрова, что потом не мог ни нести их на спине, ни тащить волоком. А когда бывало мне так тяжко, то утешался я тем, что думал о страстях нашего искупители Иисуса Христа, о том, что пролил он свою кровь и за меня; и я размышлял о том, насколько горше были муки от терний, что язвили его, нежели от шипов, что кололи меня.
