Черные усы синьора Фосколо посверкивали, как лакированные. Старомодный костюм был явно тесноват. К лацкану пиджака у него был привинчен маленький трехцветный значок с каким-то веником и топором.
На ногах — остроносые туфли пятидесятого размера. Туфли так не подходили к костюму, что даже пугали.
Наверное, ему ужасно хотелось скинуть одежду и обувь, пойти на пляж, сплясать с молодыми красавицами тарантеллу, полакомиться черными мидиями, выпить вина…
Чиновник попросил меня минутку подождать в комнате для посетителей, в которой уже ждали несколько человек. По виду — туристы, путешествующие вдоль берегов южной Италии на небольших яхтах. В разноцветных рубашках и шортах. Они тоже жестикулировали, спорили кажется о том, в каком из городков Апулии готовят самые вкусные тефтели «польпетгоне». Впрочем, я понимаю только каждое шестое итальянское слово, возможно они размышляли о смысле жизни или о роли Ватикана в современном обществе.
Минутка, как это водится во всех казенных домах земного шара, затянулась на четверть часа. Наконец синьор Фосколо пригласил меня к себе в кабинет, усадил в кресло. Сам он сидел за большим письменным столом. В руках у него был мой паспорт. Он смотрел на него, без преувеличения, как орел с высоты смотрит на тушканчика.
— Вы из тех самых Эстерхази?
— Из тех.
— Вы граф?
— Нет, князь.
— Большая честь для меня, беседовать с вами, ваше сиятельство.
— Для вас — Генри. Я простой гражданин, а не наследник королевства. Я даже не уверен, имею ли полное право называть себя князем. Мы принадлежим к венгерской линии рода, а там все титулы давно отменены. Моего рано осиротевшего отца привезли во Францию из Австрии еще ребенком. Прежде чем он смог сделать военную карьеру, ему пришлось поработать на почте и побегать по коридорам канцелярии.
— Не преуменьшайте вашего достоинства, князь! Даже тут, в итальянской провинции, люди знают, кто такие князья Эстерхази. Звонкое имя!
— Очень приятно, синьор Фосколо.
— И мне, и мне, князь. Называйте меня просто Эрнесто. Я привык, так зовет меня моя красавица жена.
— Простите, Эрнесто, разрешите спросить, все ли у меня в порядке? Я имею в виду — с паспортом. Можно ли мне идти? Я хотел сегодня побродить по вашему прославленному замку. Там, говорят, даже привидения есть.
— Привидения? Возможно. Турки убили тут столько людей. Зверски убили. Распинали, сажали на кол. Женщин и девушек насиловали и закалывали. И мальчиков, это они особенно любят. Кстати, знаете, что тут, в замке, сохранились подвалы и подземные ходы, прорытые еще римлянами? Сохранились и камеры для особо опасных преступников, ниже уровня моря, сырые, жуткие. Высотой только в метр. Узники лежали в таком каменном мешке месяцами. Говорят, многие уже через неделю сходили с ума и начинали биться головой о стены. Потом истекали кровью и умирали. И никто не слышал их криков. Да, кстати, прямо отсюда, из управления, можно по подземному ходу перейти в подземелья замка. Хотите, пройдемся, я покажу вам камеры. В некоторых до сих пор валяются не похороненные останки узников. Могу даже запереть вас там, на несколько минут, для пробы. Чтобы было, что рассказать потомкам.
— Нет уж, увольте. Потомки мои обойдутся без таких рассказов. Да-с, все это очень интересно, синьор Фосколо, но вы не ответили на мой вопрос. Можно ли мне идти?
— Погодите, погодите, не каждый день мне случается поговорить с настоящим князем. Пусть и отпрыском венгерской линии. К тому же, надо уточнить кое-что. Мелочи, мелочи, не морщьте лоб, только мелочи и формальности. Видите ли, согласно новой инструкции, полученной мной вчера вечером, я должен расспросить вас о цели вашего посещения Италии. Подробно расспросить, кхе-кхе. Не хотите ли кофе? Сигарету? Расслабьтесь, прошу вас, это не займет много времени. Чувствуйте себя как дома.
— Спасибо за приглашение. Боюсь, что мне придется вас разочаровать. Единственной целью моего пребывания в Италии является туризм. Яхта наша плыла в Венецию. Там я хотел покататься на гондоле, зайти в музеи и дворцы, а потом самолетом или поездом вернуться на юг Франции, домой. Меня высадили тут по моей просьбе из-за мучающей меня морской болезни. Я намеревался погулять по вашему чудесному городу, попробовать струффоли, поесть мороженого, которое у нас делать не умеют, зайти в собор, посмотреть на мозаику и мощи мучеников, переночевать, а завтра уехать на поезде в Рим.
— Как трогательно, князь! Поесть мороженого и мощи мучеников посмотреть. Музеи, дворцы… Какой же вы однако душка, князь. Пташка небесная. Турист, который прибывает в Италию как раз тогда, когда ваш министр иностранных дел, Бонапарт, вылитый Бонапарт, только треуголку не носит, поставил нашей стране этот унизительный ультиматум, а английский флот — на всякий случай — заблокировал Гибралтар и Суэцкий канал. А миролюбивые турки заперли Босфор.
— Я ничего не знаю об этом, я пролежал последние восемь дней на кровати в своей каюте. То, что вы рассказываете, похоже на бред, синьор Фосколо!
— Бред? Отнюдь не бред, вы, что, сегодня даже телевизор не смотрели?
— Нет. Я позавтракал и сюда пошел.
— У нас, для вашего сведения, уже провели мобилизацию. Кое где уже стреляют. Льется кровь. Не голубая, красная. Да вы в окошечко-то взгляните, прошу вас, только не в это, а в другое, откуда море видно.
Чиновник, дергаясь и трясясь, подошел к небольшому круглому окну, резко отдернул занавеску и открыл его как иллюминатор.
Мне показалось, что я нахожусь не в Морском управлении Отранто, а все еще в своей каюте, на «Сиракузах». Что рядом со мной стоит не чиновник Фосколо, а голый капитан с громадной бородой и трезубцем, и что он меня этим трезубцем покалывает в спину и шипит:
— Смотри, смотри, канарейка, что ты наделала! Открой глазки!
И я смотрю и вижу — военные корабли. Много кораблей, идет бой, невыносимо громко хлопают орудия, с шипением и ревом взлетают с авианосца увешанные тяжелыми бомбами самолеты-штурмовики. Кого они будут бомбить?
— А теперь посмотри сюда, — приказывает капитан громовым голосом и поворачивает мне голову своей мраморной лапой.
Я вижу разгромленный город. Отранто? Нет, это мой город. Или Париж. Я вижу бегущих в панике людей, горящие дома, руины, вижу мародеров, грабящих магазины. Слышу визг, стоны, вой, мольбы о помощи. Вижу мертвых.
— Значит, не хотите кофе? Может быть, капучино? Хотите капучино?
— Нет, спасибо.
— Хм, значит ваш папа работал на почте, бегал по канцеляриям, а потом сделал военную карьеру. Это как же?
— Я никогда его об этом не спрашивал. Я родился, когда он уже вышел в отставку. Не понимаю, какое отношение карьера моего отца имеет к моему пребыванию в Италии.
— Тааак, не понимаете, значит. Яблоко от яблони… А что ваш папа делал во время немецкой оккупации Франции?
— Не знаю. Служил, наверное.
