Некоторые немцы успели проскочить через Бреннер в Италию и пытались взять там билет на корабль. Или купить катер. Или шлюпку. Часть из них умудрилась доплыть на небольших суденышках до африканского побережья. Власти Ливии, Египта и Туниса встретили беженцев не так, как европейцы еще недавно встречали у своих берегов тысячи африканцев, приплывших в Европу в погоне за лучшей жизнью — они приказали своим войскам открывать по ним огонь на поражение из крупнокалиберных пулеметов (поставленных им европейцами же для «борьбы за свободу»), а трупы выбрасывать в море, на съедение рыбам и медузам.
Турция объявила о поддержке «новой политики России» и о желании долгосрочного с ней альянса «для поддержания мира и благосостояния в Европе, Малой Азии и в акватории Черного и Средиземных морей». После чего оккупировала Грецию, Албанию и страны бывшей Югославии и начала там резню.
Иран завоевал Ирак, Сирию и оставленную американскими войсками Саудовскую Аравию.
Между Индией и Пакистаном началась война, грозящая затянуться на десятилетия.
Вьетнам оккупировал Лаос и Камбоджу.
Израиль затаил дыхание, потому что почувствовал, что мусульмане вот-вот бросятся на него со всех сторон, как стая голодных волков и раздерут его на части. Знали израильтяне и то, что их атомное оружие уже не остановит арабов, а от поджавшей хвост Америки и валяющейся у Путина в ногах Европы помощи не будет.
Что делала армия ФРГ с конца сентября, когда все уже стало ясно, по начало декабря, когда началось вторжение, мне неизвестно, предполагаю, что офицеры и солдаты, поняв, что политическое и военное руководство страны не собирается сопротивляться русским, просто разошлись по домам, побросав оружие.
Жить в Берлине стало трудно. Больницы не работали, их персонал разбежался, оставив больных на произвол судьбы. Аптеки были разграблены. Университеты, школы, детские сады и музеи закрылись. Газеты и журналы перестали выходить. Интернет, телефоны и мобильники были отключены. Метро закрылось, трамваи и автобусы не ходили.
Несмотря на то, что большинство жителей покинуло Берлин, на улицах нередко возникали массовые этнические драки, оттуда доносились непристойная ругань и хлопки выстрелов. Кое-где валялись трупы животных и людей.
В пятницу, пятого декабря по Берлину еще можно было проехать на городской электричке.
Редкие, еще работавшие продуктовые магазины напоминали в этот последний перед вторжением день своей пустотой — московские универсамы времен поздней перестройки. В них принимали «новую марку», пародию на старую добрую немецкую валюту, введенную вместо евро в конце сентября. За хлебом и молоком стояли длинные очереди. Кассовые аппараты не работали, покупатели платили наличными. Никаких овощей или фруктов, мяса, рыбы, сыров, колбас, творога, йогурта и прочих прелестей не было в продаже с конца сентября. Иногда выбрасывали какую-то вонючую малосъедобную соленую рыбу.
Кофе, сигареты и шнапс можно было купить только на черном рынке в обмен на золотые монеты, цепочки и кольца. Серебро не котировалось. Пачку сигарет можно было обменять на теплую зимнюю куртку, сто грамм кофе — на добротные ботинки или сапоги. За игрушечную бутылочку водки можно было купить ночное блаженство с тремя проститутками-азиатками или с одной немкой. Невероятно высоко ценились карманные приемники, фонарики, батарейки, туристические ножи, спальные мешки, все виды огнестрельного оружия, противозачаточные пилюли и презервативы.
Электричество выключили, из кранов перестала литься вода, батареи парового отопления начали остывать. Питьевую воду люди качали в ведра на колонках, построенных в нашем районе предусмотрительными гэдээровцами на случай нападения на них «агрессивного блока НАТО».
Я ходил к колонке с двумя ведрами и поднимался потом на седьмой этаж (лифт не работал), делая минутные паузы на каждом этаже. Пытался успокоить бешено колотящееся в груди и висках сердце. Дома фильтровал воду, кипятил ее на спиртовке, непонятно как пережившей все мои переезды, бросал в прозрачный стаканчик четверть чайной ложечки кофе и столько же сахарного песка, осторожно мешал его стеклянной ложечкой и пил маленькими глотками.
Мне было ясно, что долго я не протяну, мы все не протянем.
Я понимал, что русские скоро найдут меня и убьют, как убили уже десятки тысяч недружественных им граждан стран бывшего Варшавского договора. Слишком часто я последние восемь лет, не скрывая имени и адреса, называл их кумира — вором и убийцей, плешивым карликом, подонком, а любящий его народ — свинорылым стадом, быдляком, сталинскими ублюдками.
Вспомнят тебя, когда достаточно награбят, найдут в списках и прикончат, — говорил я себе, наблюдая из окна за движением российской техники.
Прикончат, прикончат! Как же хорошо, что я отправил Марику к сыну в семью! Плывет, наверное, в Америку на роскошном теплоходе, на дельфинов смотрит и мороженое ест. А я, как видите, приплыл назад в СССР. Стоило ли уезжать тогда, в девяностом, из горбачевской Москвы, чтобы оказаться в 2014-м в путинском Берлине! Ну, здравствуйте, бэтээры и черные маруси, приветствую тебя, колючая проволока, бонжур, топтуны, парткомы, сексоты, Лубянка! Как же я вас всех ненавижу! Почему я не уехал с Марикой?
Не уехал, потому что не хотел больше бегать как заяц по всему миру. От них. Набегался уже. Потому что ее сын заявил мне, что возьмет к себе только старуху мать, без ее русского сожителя.
Убьют, значит убьют. Подохну, значит подохну.
Совсем уж неподготовленным к лихолетью я не был. Я ведь все уже в августе понял.
Понял, что победа Украины обернется для всех нас катастрофой, что беда придет и сюда, в кажущийся таким стабильным и безопасным немецкий мир… что Путин будет мстить за отобранный Крым, за развал СССР, за санкции. Не потому, что он силен, а потому что позорно слаб. Но его экономическая слабость — ничто перед импотенцией Европы, перед нерешительностью обамовской Америки. Державный глист почуял, что пришел его час. Ядерные грибы на Украине до смерти испугали Запад, а уничтожение Японии окончательно парализовало его волю. Наступил долгожданный закат Европы — звездный час воблоглазой гадины.
Начал готовиться к предстоящему испытанию. Потратил кучу денег на покупку ящика маленьких синеньких бутылочек шнапса (на обмен), четырехсот килограммов концентратов и консервов, почти полутонны сухарей, фильтров для воды, пяти килограммов сухого спирта, сотни рулонов туалетной бумаги. Врезал два дополнительных замка, укрепил входную дверь стальными стержнями, купил самурайский меч, пневматический пистолет и копию средневековой алебарды.
Техника прошла и шоссе опустело.
Редко-редко по нему проносились шальные мотоциклисты с зелеными знаменами. Они кричали «Аллаху акбар», поднимали передние колеса и неслись на задних.
Пошел за водой. В очереди к колонке томились человек двести. Люди стояли молча, вздыхали, кряхтели, переступали с ноги на ногу. Полупил свою воду и потащился на седьмой этаж. Опять сердцебиение, потный страх смерти, пустота и безнадежность.
