Сразу после конференции 1975 г. Национальный институт здравоохранения, финансирующий практически все основные медицинские исследования в США, начал процесс организации Консультативного комитета по рекомбинантной ДНК, который играл важнейшую роль в выработке принципов Национального института здравоохранения, фактически воплощавших рекомендации асиломарских конференций. С 2000 г. эти принципы включают запрет одобрения финансирования любого протокола, предполагающего генеративное изменение человека — модификацию человеческого генома, наследуемую последующими поколениями. За этим запрещением последовали правовые запреты в 50 с лишним странах.
«Улучшение человеческого капитала» являлось одной из заветных целей евгеники, направления конца XIX — начала XX вв. Разработка CRISPR-Cas9, очень точного метода редактирования генома, возродила эту мечту. На международном саммите, проведенном в 2015 г., обсуждались возможности его будущего применения, призвав к сдержанности в случаях, когда отсутствует «широкий общественный консенсус в отношении допустимости предлагаемого применения»
[215]. В ноябре 2018 г. китайский ученый Хэ Цзянькуй объявил, что отредактировал геномы трех человеческих эмбрионов, как минимум два из которых развились, что привело к рождению живых младенцев. Разразился международный скандал, и на тот момент, когда я пишу эти строки, Цзянькуй находится под домашним арестом. В марте 2019 г. международная группа из ведущих ученых недвусмысленно потребовала ввести официальный запрет на подобные эксперименты
[216].
Выводы из этих споров вокруг ИИ неоднозначны. С одной стороны, они свидетельствуют о том, что мы можем отказаться от продолжения исследований, имеющих огромный потенциал. Международный консенсус против изменения генома до сих пор был в основном успешным. Страх, что запрет просто заставит ученых уйти в подполье или перебраться в страны без соответствующего законодательного ограничения, оказался безосновательным. С другой стороны, изменение генома — легко выявляемый процесс, случай конкретного применения более общего знания о генетике, требующий специального оборудования и реальных людей-испытуемых. Более того, он относится к области репродуктивной медицины, уже находящейся под пристальным контролем и правовым регулированием. Эти характеристики не относятся к разработке универсального ИИ, и на сегодняшний день никто не предложил реально осуществимой формы законодательного сворачивания исследований ИИ.
Какнасчетизм
С какнасчетизмом меня познакомил консультант британского политика, вынужденный постоянно сталкиваться с этим приемом на встречах с общественностью. Чему бы ни посвящалось выступление, кто-нибудь обязательно задавал вопрос: «А как насчет страданий палестинцев?»
В ответ на любое упоминание о рисках, которые несет продвинутый ИИ, вы, скорее всего, услышите: «А как насчет преимуществ ИИ?» Например, версия Орена Эциони
[217]:
Апокалипсические пророчества часто не учитывают потенциальной пользы от ИИ в таких областях, как предотвращение медицинских ошибок, снижение аварийности автомобильного транспорта и многих других.
Вот что сказал Марк Цукерберг, исполнительный директор компании Facebook, в недавнем обмене мнениями с Илоном Маском в соцсетях
[218]:
Если вы выступаете против ИИ, значит, вы против более безопасных автомобилей, которые никогда не попадут в аварию, и против способности поставить более точный диагноз заболевшим людям.
Помимо распространенного убеждения, что любой, кто заводит речь о рисках, является «противником ИИ», и Цукерберг, и Эциони утверждают, что обсуждать риски — значит игнорировать потенциальную пользу ИИ или даже отрицать ее.
Все как раз наоборот, и вот почему. Во-первых, если бы ИИ не сулил выгод, не было бы ни экономического, ни социального импульса для его исследования, следовательно, и опасности когда-либо создать ИИ человеческого уровня. Нам просто нечего было бы обсуждать. Во-вторых, если предотвратить риски не удастся, не будет и пользы. Эффект от использования атомной энергии значительно снизился из-за частичного расплавления рабочей зоны АЭС «Три-Майл-Айленд» в 1979 г., неуправляемой реакции и катастрофических выбросов в Чернобыле в 1986 г., а также многочисленных разрушений на Фукусиме в 2011 г. Эти катастрофы серьезно затормозили развитие ядерной промышленности. Италия запрет ила ядерную энергетику в 1990 г., а Бельгия, Германия, Испания и Швейцария заявили о планах запрета. С 1990 г. введение в строй АЭС по всему миру составляет около 1/10 этого показателя до Чернобыля.
Замалчивание
Крайняя форма уклонения от проблемы — попросту предложить помалкивать о рисках. Например, упомянутый отчет AI100 включает следующее предостережение:
Если общество относится к этим технологиям, главным образом, со страхом и подозрением, это приведет к ошибочным шагам, которые задержат разработку ИИ или загонят ее в подполье, помешав важной работе по обеспечению безопасности и надежности технологий ИИ.
Роберт Аткинсон, директор Фонда информационной технологии и инноваций (того самого, что вручает Премию луддитов), выдвинул тот же аргумент в дебатах 2015 г.
[219] Несмотря на то что вопросы о том, как следует описывать риски, общаясь со СМИ, вполне адекватны, общий его посыл ясен: «Не упоминайте риски, это помешает финансированию». Разумеется, если бы никто не знал о рисках, не было бы ни финансирования поиска возможностей их снижения, ни причины для кого бы то ни было заниматься этой работой.
