– Это связано со стрессом?
– Все связано со стрессом.
– Стресс придется избегать. Следующего инфаркта вы не переживете.
Уже выйдя в коридор, Герман увидел обгоревшего пилота с аппаратом «Грани», присоединенным к порталам тела. Несколько санитаров бегом везли тележку в реанимацию.
– Ну что? – спросил Петр, когда Герман уселся в его лазурный кабриолет Maserati, ждавший на стоянке перед клиникой.
– Все нормально. – Пророк раздраженно сунул ему бумаги. – Был инфаркт.
Магнитский несколько минут изучал кардиограмму, потом долго вчитывался в показания.
– М-да, – задумчиво сказал он.
– Что значит м-да?! – стал заводиться Герман. – Я чувствую себя отлично!
Петр плавно тронулся с места, продолжая разговаривать как будто с самим собой:
– Неужели это во время полета произошло?
– Раньше.
– Хм.
Герман всматривался в его непроницаемый профиль. Петр как будто сдулся. В нем уже не было никакого азарта.
– Останови, пожалуйста, – попросил Герман.
Магнитский послушно притормозил, чуть-чуть не доехав до ворот. Повернул голову и расслабил лицо, приготовившись слушать.
– Что это значит? – повторил Герман. – Я хочу знать, что это значит?! Вы же не думали, что я буду абсолютно здоровым, когда делали мне это предложение?
– Нет, не думали, но… – замялся Магнитский, подбирая слова. – Полет – это большая нагрузка. Мы должны быть уверены, что тело не откажет…
– Я чувствую себя отлично! – Герман, сжав зубы, несколько раз со всей силы саданул кулаком по центральной консоли. – Отлично. Отлично. Отлично.
– Хорошо. – Магнитский незаметно выдохнул и снова тихонько тронулся. – То есть мы ничего не отменяем?
– Еще бы вы отменили! Ничего. Время тоже нельзя переносить. Все в порядке. Тринадцатое октября.
Петр исподтишка глянул на Германа, но Герман засек этот взгляд.
– Я же говорю, все будет хорошо, – хладнокровно произнес Пророк.
– Вы уверены, что вас отпустят на работе?
– Я уже взял обходной лист…
– Уволились?
– Пока нет, но планирую сегодня.
Какое-то время они ехали молча по сталинским проспектам Воробьевых гор. Шикарные правительственные дачи. Тишина и порядок. Интеллектуальная подвеска съедала неровности дороги. Герман утопал в роскошной коже из итальянских дубилен, поглаживал лакированное бразильское дерево, слушал великолепный хор мощного двигателя из выхлопной системы и четырех труб – знаменитый оперный голос Maserati GranCabrio.
– Мне нужны деньги, – спокойно сказал он. – Чтобы довести все до конца.
– Найдем, – тихо произнес Петр.
Роджер был на встрече, поэтому, сидя на розовом диванчике в его кабинете, Герман листал альбом прерафаэлитов. Наконец-то появилась секунда почитать. Вероятно, книгу придется оставить в агентстве, так что сейчас самое время.
Потрясающей оказалась история Джейн Бёрден, той самой натурщицы, на которую, с одной стороны, была похожа врач из кабинета кардиологии, с другой – Катрин, жена Германа.
В книге рассказывалось, что необразованная дочь конюха однажды случайно встретила на улице группу художников, которые были сражены ее красотой. Вскоре Бёрден вышла за прерафаэлита Уильяма Морриса и стала любовницей прерафаэлита Данте Габриэля Россетти. Последний писал ее в образе Прозерпины, богини подземного царства, которая полгода проводит среди живых и полгода в долине смерти, у супруга Плутона, дававшего ей в качестве напоминания о себе зернышко граната. На одной из репродукций Бёрден была изображена с гранатом. Увы, Россетти знал, что натурщицу придется вернуть Моррису.
В свою очередь Моррис писал Бёрден в образе королевы Гвиневры, жены легендарного короля Артура, изменившей ему с Ланселотом, одним из рыцарей Круглого стола.
На третьей репродукциии Бёрден кисти Россетти представала Астратой Сирийской, символом любви и власти, куртизанкой богов, приносившей горе своим многочисленным любовникам.
А вот она же держит Святой Грааль.
Герман знал, что в очередной раз сможет простить Катрин. Сейчас ему больше всего на свете хотелось поговорить с ней, рассказать о том, что с ним происходит.
– Ты увольняешься? – в кабинет вбежала Жульетта, показавшаяся вначале радостной. Однако, присмотревшись, Герман понял, что она просто не может правильно канализировать свои эмоции.
– Ну да.
– Куда-то конкретно?
– В никуда.
– А Herz und herz?.. Ты же наш лучший копирайтер.
– Да брось, у вас есть Лелик и Болик.
– Они не такие опытные.
Жульетта, как маленькая, обиженно выпятила нижнюю губу.
Даже если врет, Пророк мог оценить живое движение души. Взял ее за руку, она же по-матерински обняла его. Герман хлопал глазами, пытаясь прогнать наворачивающиеся блефаритные слезы.
– Жульетта, – сказал он. – Мы с тобой тут дольше остальных… а так, как следует, и не поговорили.
– Да, Герман, – сказала Жульетта.
– Расскажи мне о себе. У тебя есть парень?
Она смущенно потупилась и кивнула.
– Ты должна беречь свою любовь. Никогда не отворачивайся от нее. Все время смотри на источник света в своей душе. Не бойся не совладать с нею, как боялся я…
Взгляд восточных глаз ее выражал благодарность за мудрый совет.
– Скажи мне, это Роджер? – продолжал выспрашивать Герман, излучая теплую энергетику смертельно больного человека.
Жульетта снова опустила лицо.
– Если Роджер, поверь, он не достоин тебя. Ты должна быть счастлива. А он подлец.
Приподняв рукав ее платья, Пророк погладил шрам на запястье.
– Ты сделала это из-за него?
Она молчала.
– Все будет хорошо, Жульетта. Все уже хорошо.
В кабинет влетел креативный директор. Он сделал вид, что не замечает сцены примирения между сотрудниками креативного и эккаунтского отдела и вообще никого вокруг не замечает. Про увольнение Германа не знать он не мог. Кинулся на свой вертящийся стул, лязгнувший, как цепи, прилип к компьютеру. Пророк молча положил обходной лист на его стол. Жульетта тихо, будто ангел, вышла. Роджер взял бумагу, ручку и подписал, ни слова не произнеся в своей великой гордыне.
