– Нет.
– Просто… вы мне одного моего знакомого напоминаете. Мы с ним переспали в отеле на час. Мне плохо стало, а он сбежал. Представляете?
Герман огляделся по сторонам. На задних сиденьях все спали, никто не мог их слышать.
– Мне очень жаль, – сказал он, – что я на него похож.
– Да ладно. Вы бы тоже сбежали… Алиса, – представилась бойкая особа.
– Герман.
Она поправила воротничок его гавайской рубашки и сняла пылинку с писательского кардигана.
– Хотите в туалет вместе зайдем?
Третьяковский обмерил ее холодным взглядом инквизитора. Это было совершенно непроизвольно.
– Я с девушкой.
– Ах, с девушкой. Ну, ладно.
Дверь уже открылась, показался дайвер – краснота с шеи перебралась на жабры. Он тяжело дышал и водил мутными глазами: одутловатый бычок, плывущий среди экзотических рифов. Поглядел на девушку, дыхнув винным жаром, – видно, слышал их разговор. Потом воинственно протиснулся через Германа. Алиса между тем уже скользнула за дверь.
– Постойте, – очнулся Третьяковский, но было поздно: момент упущен – occupied.
Темный теплый воздух выдохнул в лицо из раскрывшихся дверей аэропорта Даболим. Они прилетели на Гоа в 2.30 ночи – восьмичасовой перелет плюс два с половиной часовая разница.
– Чувствуешь запахи? Как я тебе завидую, Гермашечка, что ты тут первый раз.
Надю, как мухи сахар, облепили маленькие индусы.
– Кэн ай хэлп ю.
– Ю нид самсинг?
– Такси?
– Ноу, ноу. Вы ар лоукал.
Здесь ее белый костюм выглядел крайне уместно – одежда плантатора, которую так выгодно оттеняют темные пятна местного населения. Она катила кейс, ни на кого не глядя, набирая чей-то номер на своем позолоченном Vertu.
– Конечно, Баблу ни хрена не приехал. – Недовольно, но без злобы, цокнула. – Они тут все такие. Дети, честное слово.
Герман огляделся. В воздухе действительно густо пахло чем-то маслянистым и незнакомым. Кожа стала влажной, но дышать было легко. Повсюду расхаживали деловые темнокожие граждане, похожие на обуглившихся жителей Геленджика.
В Геленджик они почему-то ездили с Катрин в свое первое путешествие. Ей показалось, что это будет как в песне про замечательного мужика, которую она бесконечно напевала. Герман вспомнил вид на горы из их номера, прозрачный тюль и старое желтое хлопчатобумажное покрывало с коричневым узором из дубовых листьев. Катрин, вдруг превратившись из деревенской простушки в столичную штучку, издевалась над всем вокруг: совковый санаторий, облупившиеся памятники, шашлычники, с котороми она фотографировалась. Герман изнывал, придавленный тоской, жаловался на жару и забитый пляж, жалел, что они не на Гоа, которое как раз становилось культовым местом. То были редкие моменты безмятежного счастья.
– Хэллоу, Баблу, – громко и с наслаждением комкая английский, выговорила Надя. – Вэар ар ю? Ви ар ин аэропорт. О’кей. – Она иронично закатила глаза. – Ноу проблем. – Нажала отбой и выразительно посмотрела на Германа. – Что и требовалось доказать. Вместо Баблу будет его брат. У Баблу машина сломалась.
Пока они ждали, Надя рассказывала о простых индусских повадках: они хорошие друзья, живут в единении с природой, но ссориться с ними нельзя – иначе нападут все вместе и побьют палками.
Кажется, она и сама мгновенно опростилась. Села белой юбкой на грязный поручень. Гладила рыжую блохастую собаку, сонно подошедшую к ним.
– Смотри, какие у нее глаза красивые. Ты кто? Тебя как зовут?
Пес уже чуть ли не лизал смоченное артезианской водой дорогое лицо.
– Не боишься чем-нибудь заразиться? – осторожно спросил Герман, прочитавший в журнале «Домодедово» из кармана впередистоящего сиденья заметку о том, что гоанские микробы вызывают диарею.
– Ты что? – Надя смерила его серьезным взглядом. – Тут вообще нельзя ничего бояться. Если будешь бояться, сразу заболеешь. Мысли материальны. Желать никому зла нельзя. Очень быстро колесо сансары вертится.
Герман кивнул. Это он уже где-то слышал.
Попытавшись расслабиться, присел на липкий поручень рядом с ней, немного почесал кедом собачонку, разглегшуюся на теплом асфальте.
Вскоре подъехал брат Баблу, Бабар, степенный лысый, маленький и почти совершенно черный индус с пузом и тонкими ручками-ножками, на которые пластилина не хватило. Даже Надя была на голову выше.
Бабар с большим чувством достоинства раскланялся, потом коротко сообщил:
– Баблу из ил.
После чего вцепился в кейс одной рукой, в сумку NBA другой и, не пискнув, закинул их в багажник. Надя села впереди. Герман влез на раскаленное заднее сиденье. Машина была годов 80-х, без кондиционера.
На дороге кричали, сигналили, везде мелькали огни ехавшего сразу во всех направлениях транспорта. Хорошо выспавшаяся Надя без конца трещала с почти не улыбавшимся, сурово бормочащим что-то в ответ Бабаром.
«Вот я и в Индии», – подумал Герман, глядя на уплывавшего назад моторикшу.
– Ну, что? Нормально?
Герман огляделся. Это был бамбуковый гестхаус с большой двуспальней кроватью по центру. Дверь с постером Ганеши вела в душ и туалет. У окна стоял стол и стул. На полу – циновка. На стене кондиционер.
– А змеи не проберутся? – уточнил Пророк.
Надя улыбнулась.
– Если ты не будешь о них все время думать – не проберутся.
Герман сел на жесткую кровать. Немного попрыгал. Она выбрала номер с двуспальной. Это что-нибудь да значит.
– Тогда нормально.
Если все время думать о ее лобке, значит, все получится! Так действует метод превизуализации, обратный методу не-думания о змее.
– Итс гуд. – Надя обратилась к пожилой женщине, завернутой в сари, у двери. – Вы тэйк ит.
Женщина вдруг искренне закивала, заулыбалась и исчезла, показав два стертых, как у бегемота, клыка.
– Хорошая, – оценила хозяйку Надя. – Что скажешь?
Она прошлась, подошла к кровати и обессиленно села рядом с Германом.
– Отлично, – выдал Герман. – Только то что надо. Ничего лишнего.
– Я тебе говорю, тут это во всем. Изи гоинг.
– Да, стиль минимализм. Тебе самой-то нравится? – Он провел рукой по ее спине, от лопаток до талии.
– Главное, что океан близко. И лав тэмпл за углом. Ты туда должен ходить – каждый вечер в семь йога для начинающих и другие практики. Запомнишь или тебе записать?
Третьяковский улыбнулся.
– Запомню, – и помолчав, добавил: – Может, полежим немного?
Надя вскочила как ужаленная.
