– Товарищи! – говорит контроллер, – Предъявляем проездные и билетики! Не жмемся, не стесняемся, не вредничаем! Зайцев я не люблю, врагов народа тоже. Но ведь среди вас таких не водится, верно? Все хорошие, все милые, все мои родные друзья! Предъявляем, товарищи!
Люди в салоне оживляются. Кто-то покашливает, кто-то тянется за кошельком. Троллейбус тормозит перед светофором. Контроллер достает ручной валидатор и начинает медленно продвигаться внутрь салона, проверяя билеты и проездные. К валидатору прислоняют все подряд, будто эта черная «лапка» может что-то считать с бумажного огрызка билета или пенсионного удостоверения.
– Счастливый попался! – подмигивает кому-то контроллер. – Надо обязательно съесть, иначе удачи не будет!
Я знаю, что происходит. Смотрю на людей, которые безразлично протягивают к валидатору удостоверения, студенческие, карточки проездных. Для них это – рутина. Кто-то не отрывается от экрана телефона, кто-то в это время смотрит в окно или не прерывает общения со знакомым. Но я-то замечаю изменения. Вижу проступающие морщинки, появляющиеся седые волоски, вижу, как увеличились мешки под глазами, набрякли веки или кожа плотнее обтянула скулы.
Контроллер забирает жизни. Мелкий воришка из параллельного мира, куда я случайно пробил маршрут своей обостренной злостью. Вернее, симбиозом памяти и злости.
– Женщина, у вас бесподобный маникюр!
Он обаятелен, быстр, ловок.
– Билетики сохраняем до конца поездки!
Улыбчив и разговорчив:
– Была у меня один раз ситуация. Безбилетник, значит, рванул в конец салона, запнулся и сломал себе челюсть. Обо что бы вы думали? Никогда не догадаетесь. О детскую коляску!
Обычно он управляется за одну остановку, но иногда случаются накладки.
Какая-то старушка внезапно начинает кричать:
– Посмотрите, люди, это же какая-то тварь! Не человек вовсе! Разве вы не видите? Нас куда-то занесло! Это ад, форменный ад!
Я вскакиваю с места кондуктора, высматривая кричащую. Троллейбус тормозит – и людская волна ухает, по инерции подавшись вперед.
– Господи, помоги! – вопит старушка, отчаянно крестясь. Она из тех, кто зорко смотрит по сторонам в поисках бесов. – Отче наш! Сущий на небесах!
На очень короткое мгновение мир за окном будто сдувает, обнажая реальность, в которую заехал троллейбус. Это разрыв между мирами, маршрут в преисподнюю.
Контроллер тоже теряет свой облик, и я вижу окровавленное лицо без кожи и носа, с частоколом кривых желтых зубов, с пузырящимися от жара глазами навыкате. Одежда на нем горит. Контроллер сдавленно смеется:
– Да вы, женщина, сумасшедшая! Сейчас милицию позову!
Задние двери троллейбуса открываются, впуская запах серы и клочья черного смога. В салоне появляются люди в форме, на спинах написано: «Мелиция». Они хватают старушку под локти и тащат к выходу.
– Вы разве не видите? – кричит старушка. – Это же черти, бесы! Это же нечисть! Господи, господи, помоги!
Никто ей не помогает, никто ничего не видит. Двери закрываются, троллейбус двигается дальше, разрывая морок.
Остановка «Гагаринский бульвар».
Боль проходит, и я снова могу моргать. Коварная злость все еще сидит в голове, я храню ее на ужин. Осматриваю пассажиров и садистски улыбаюсь. Радостно от того, что эти бесполезные люди вокруг лишились мгновений жизни. Потому что это несправедливо, когда моя семья уже мертва, а вы все тут вокруг – нет.
Наверное, в какой-то момент я сошел с ума.
Контроллер, вернувшийся к своему человеческому облику, уже в хвосте салона, торопливо водит валидатором среди оставшихся пассажиров. Потом он бежит ко мне, расталкивая людей локтями. Не церемонится.
– Держи, – протягивает зеленую карточку проездного. – Твоя доля, как и всегда. Сегодня неплохой урожай.
– Как мог, – сухо отвечаю я.
Двери открываются – и за дверьми уже нормальный мир, лето, запах цветов, пирожков с капустой. Контроллер подмигивает и растворяется среди людей на остановке. Теперь я увижу его через двое суток, на следующей смене.
– Я за кофе, быстро, – чеканит Валерка с водительского сиденья.
Как я и говорил, он ничего не помнит.
После смены еду домой, в трехкомнатную квартиру, которую мы получили с женой еще в восемьдесят девятом году. Это хорошая квартира в кирпичном доме – такие уже не строят. Идеальная звукоизоляция, просторная кухня, два балкона. Здесь с легкостью можно было бы жить втроем или даже впятером. Но после смерти жены и дочери живу только я.
В квартире всегда негромко бубнит радио, чтобы меня не встречала тишина. Не люблю тишину.
Я неторопливо раздеваюсь, иду в ванную. Под горячими струями дождя сбивается запах серы и гари. Появляется ощущение чистоты.
Скромный ужин – макароны с сыром, две сосиски. Аппетита, как обычно, нет. Зато нарастает в душе приятное болезненное чувство. Поев, я, как всегда, оттягиваю момент. Иду в гостиную, кормлю рыбок в аквариуме, смотрю телевизор. Часам к десяти вечера открываю первую бутылку пива и закуриваю первую сигарету.
Потом захожу в бывшую детскую комнату и включаю свет.
Злость подступает, и мне приятно ощущать ее. Приятно, будто от накопленной за день хорошей усталости.
Комната плотно упакована звукоизоляционными материалами. В ход пошли пустые яичные коробки, затем каркас из гипсокартона, шпатлевка и сверху обои. Никто ничего не слышит.
В комнате нет мебели. Только старый матрас лежит у батареи. На матрасе – Валентин Маркович Беседин. Сейчас он мертв и разлагается. Я вижу потемневшую кожу, пятна синяков, рассыпавшиеся по обнаженному телу, вижу ножевые порезы с белыми от гноя краями, вылезающие седоватые волосы, вывалившийся язык. Матрас под Бесединым влажный и грязный. В комнате пахнет мочой и потом.
Подхожу ближе, присаживаюсь перед Бесединым на корточки и вкладываю ему в руку зеленый квадратик проездного.
– Держи, просыпайся.
Это моя доля украденных жизней. Я волен распоряжаться ими, как захочу. А я хочу оживлять Беседина сутки через двое.
Первыми вздрагивают веки. Глаза под ними начинают метаться, как две испуганные птицы. Затем по телу Беседина проходит дрожь. Он вытягивается в струнку, складывается, корчится и начинает стонать. Я выдергиваю его из прекрасного сна смерти обратно в болезненный мир жизни.
Много лет назад, когда неведомый контроллер предложил «подработку» и объяснил правила игры, я думал о том, что нужно оживить жену и дочь. Это было первое и логичное решение. Я готов был смириться с тем, что краду жизни у других людей. Сделка с дьяволом, ничего личного. В конце концов, каждый решает, как ему существовать со своей совестью. То было жгучее и яростное желание. Но контроллер тут же осадил. Он сказал: «У людей не могут срастись части тела, не вырастут новые волосы или кожа. Ты не вернешь никого, кто давно умер и разложился»
