Только там, в своей комнате удалось выдохнуть. Вещи, которые всучил Руслан, будто руки жгли, поэтому швырнула их на кровать, а сама пошла в душ. От холода уже зуб на зуб не попадал, а сырая одежда неприятно липла к коже. Зайдя в ванную, заперлась на замок. Так себе защита — если Руслан решит войти, его таким не удержишь. Только мне казалось, что он не посмеет, не сунется. Но все равно заперлась. Так спокойнее.
Я долго не могла согреться, стояла, подставив лицо под теплый тропический дождь, чувствуя, как гудело измученное сердце. Перед глазами Бекетов, мокрый от дождя, в прилипшей к телу рубашке, верхние пуговицы которой были расстегнуты и открывали впадинку между ключицами. Жарко стало, по телу побежали искры. Давно забытый интерес к мужской особи проснулся, едва оказалась рядом с ним. Я ненормальная!
Из-под струй воды вылезла, как розовый поросеночек, только впечатление от этого моментально испортилось, стоило лишь бросить взгляд на свое отражение в большом зеркале: темные рубцы, припухшие, распаренные — их стало еще виднее. Осторожно коснулась того, что рассекал плечо — место, где в первый раз сомкнулись челюсти прайма.
Хотелось отвернуться, но я смотрела, упорно, целенаправленно вызывая в памяти ужас того дня, переживала заново каждый миг. С одной целью — придти в себя, не терять голову из-за того, что пара близко, что весь дом пропитан им, его энергией, которая обволакивает, проникает под коду, заставляя кровь бежать быстрее. Помогло. Отрезвило, еще как.
Обтерпевшись полотенцем, бросила его в корзину и прошла в комнату, к кровати, на которой лежала его одежда. Смотрела на нее не в силах заставить себя прикоснуться, а тем более надеть.
Проклятие, Бекетов прав! Это уже не гордость, а черте что! Детский сад! Не ходить же голой в самом деле?
Рывком схватила первую попавшуюся серую футболку и натянула ее через голову, утопая в мягкой ткани. Озноб по спине прошелся, когда уловила его запах, который теперь обволакивал, касался кожи, и я поплыла. Прикрыв глаза, стояла, прислушиваясь к своим ощущениям, к тому, как тепло проникает в каждую клеточку. Губы непроизвольно облизала, почему-то представляя, как он меня обнимал. Мне хотелось этого. Здесь и сейчас.
— Точно больная, — прошипела вслух, одергивая себя, и скинув все добро с кровати, заползла под одеяло.
Позже, когда Бекетов приходил и стучался в дверь, приглашая поужинать, я ничего не ответила, лишь одеялом с головой накуталась и зажмурилась сильнее, с ужасом понимая, что механизм запушен. Парность никуда не делась, меня с дикой силой к нему тянуло, не смотря на страх.
Его одежда на моем деле словно клеймила, пропитывала его запахом. Снять бы, да сил нет. Меня окутывало ощущение уюта и впервые за долгое время я спокойно заснула, не терзаемая кошмарами.
Утром, едва разлепив глаза, осторожно прислушиваясь, пытаясь понять, где находился хозяин дома? Уже встал? Ушел?
Проведя ночь в его доме, проснувшись в его футболке, я почувствовала себя как минимум глупо.
Зачем все это? Почему позволила себя вернуть? Все события прошлого дня показались детской игрой. Я даже не пыталась по настоящему уйти, сдаваясь, не прилагая никаких усилий. Моя слабость перед ним так очевидна, что саму тошнило. Как раньше шла за ним, так и сейчас осталась ведомой. Наверное, сильная женщина — это не про меня, если вот так просто отступала.
Я по-прежнему испытывала страх, во мне не было и капли доверия к этому оборотню, но я продолжала за ним тянуться. Даже не смотря на то, что волчицы больше нет, на то, что связь наша обескровлена.
Мне это не нравилось. Раздражала собственная реакция на альфу Черных Тополей, на мужчину, который сделал больно, но все равно остался для меня единственным, хотя я и пыталась убедить саму себя в обратном. Осознание этого стало неприятным открытием, которое било по остаткам самолюбия, делая еще более несчастной.
* * *
Бекетов
В то утро после ее возвращения — это был последний раз, когда отлучался из дому. Надо было, потому что нашли смертника, сыгравшего мою роль перед Татьяной, и я должен был разобраться с ним лично. После этого я забил на все. На все дела, на стаю, на работу. На все положил большой лохматый хрен, не желая ни на миг оставлять Татьяну одну. Мне казалось, стоит лишь выйти за порог, и придется возвращаться в пустой дом. Потому что она уйдет! Не раздумывая, стоит только открыть дверь и отвернуться.
Татьяна не скрывала своего отношения, держась подчеркнуто вежливо и отрешенно, не прятала своего желания уйти. Смотрела в окно так тоскливо, будто зверь в клетке. Мое присутствие тяготило ее, мучило, но я не мог иначе. Не мог отпустить. Теперь, когда выяснилось, каким дебилом был, что натворил, сколько нашего времени потерял по собственной вине, мне до одури хотелось быть с ней рядом. Каждый миг, каждую секунду.
Да, я — гребаный эгоист, тиран, думающий о своем комфорте, но без нее больше не мог, не хотел. Готов был на все, лишь бы удержать подле себя, лишь бы простила!
Татьяна сторонилась меня, предпочитая большую часть времени проводить в своей комнате, а я еле держался, чтоб не подхватить ее на руки и не отнести к себе, к нам, в нашу спальню. Мне хотелось прикасаться к ней. Сумасшедшая потребность, распарывающая нутро, от которой ломало, выкручивало наизнанку.
В те моменты, когда она выходила из своего убежища, я был готов ходить за ней хвостом, преданно заглядывая в глаза. Господи, какой идиот! Как умудрился довести нашу жизнь до такого абсурда? А самое главное, я давился собственным бессилием и реально ничего не мог сделать, чтобы исправить ситуацию! Что-то говорить, обещать? Разве существуют слова, способные изменить прошлое? Пытаться доказать, что больше такого не повториться? А как докажешь? Никак!
Только быть рядом, заново приучать к своему присутствию, которое ее тяготило. День изо дня по крупицам восстанавливать то, что потеряли. Других путей я не видел.
Если она находилась рядом со мной, то всегда была закрыта, застегнута на все пуговицы. Руками себя обхватывала, будто пытаясь защититься и смотрела в пол, в сторону. Куда угодно, но только не на меня.
И еще… Таня старалась не поворачиваться ко мне спиной. Это получалось неосознанно, она даже не замечала этого. Мимо проходила бочком, вполоборота. Черт побери, словами невозможно передать, то поганое ощущение, бурлящее внутри, когда видишь такое. Полное отсутствие доверия, на физическом уровне. Так относятся к диким псам, случайно встреченным в темной подворотне.
Чего я хотел? Радостной встречи? Разговора по душам и быстрого прощения? Теплой улыбки, сияющих глаз? Нет этого. Пусто. Она другой совсем стала. Угрюмой, замкнутой, подозрительной. В ней будто не хватало чего-то, но я никак не мог уловить чего именно. Хотелось самому себе горло перегрызть за то, что сотворил с ней, погасил ту искру, что согревала нас.
Я сделал единственное, что мог в такой ситуации — поставил на нашу связь, надеясь, что она окажется сильнее всего остального, притянет нас к друг другу. Я чувствовал кожей, когда Таня на меня смотрела, думая, что не замечаю этого. Пытливо смотрела, сосредоточенно, пытаясь разобраться в самой себе, пересилить то притяжение, которое неизменно срабатывало, стоило нам оказаться рядом.
