– Груша, молчи. Заклинаю всеми святыми, МОЛЧИ, ЕСЛИ ХОЧЕШЬ ЖИТЬ, – процедил Никто, и Груша вмиг заткнулся, ошарашенный тем, что у Никто прорезался голос. Никто заскреб в дверь, как кошка.
– В чем дело? – незамедлительно поинтересовался грубый голос, и Никто ухмыльнулся – этот был тот самый сопляк, ударивший его сегодня.
– Помогите, – едва слышно заскулил он и снова заскребся в дверь, – он истекает кровью. Кажется, умирает.
– Кто умирает, б…дь? – недоверчиво спросили за дверью, и Никто услышал звук, от которого чуть не взвыл от счастья, – скрежет ключа. – Кто здесь?
– Дикто ды куда? – тихо спросил Груша, и Никто понял, что толстяк снова погрузил свои пальцы в несчастные израненные ноздри.
– В рай, Груша, – ответил он не оборачиваясь.
Дверь открылась. Темная фигура охранника, освещаемая скудными лампами коридора, была отличной мишенью, и Никто с ловкостью, не уступающей рыси, полосонул его по запястью, в которой была дубинка. Мужчина вскрикнул, и Никто, ловко закрыв ему рот своей широкой ладонью, чиркнул его по шее. Затем, схватив охранника за волосы, откинул голову, разрез на шее увеличился, как страшная улыбка. Еще один росчерк. Медбрат упал на колени, он уже не кричал, а что-то булькал. Интересно, услышал ли его второй охранник? Нужно торопиться. Никто втащил издыхающее тело в палату, стараясь не запачкаться кровью, и, перед тем как закрыть дверь, посмотрел на Грушу, чьи круглые глаза слабо поблескивали в темноте:
– Удачи, Груша. Тебе и твоей девушке.
Лицо Груши засияло:
– Она любит меня Никто ага а тебе тоже всего лучшего не забывай Грушу ага пока-пока.
Никто прикрыл за собой дверь, поднял дубинку и направился к выходу.
Со вторым сторожем было еще проще – он дремал, уткнувшись лицом в книжку. На затылке светлела пробивающаяся плешь.
«Полянка глупости», – сказал про себя Никто, опуская на плешь дубинку изо всей силы. Звук оказался на удивление громким, но Никто не волновался – соседний корпус отсюда метрах в тридцати и, насколько он был осведомлен, охранялся еще хуже – вся охрана наверняка давно дрыхла. Санитар мешком свалился на пол. На всякий случай Никто нанес ему еще пару ударов, после чего быстро его раздел. Облачившись в одежду сторожа, он с удовлетворением кивнул – в карманах было немного денег и перочинный нож. Что ж, хватит и этого. Он связал бесчувственное тело ремешком от халата и затолкнул в рот скомканную газету.
Старик задвинул оглушенного мужчину под стол, взял со стола связку ключей и тенью выскочил на улицу. Свежий ветерок лизнул его разгоряченную кожу, пахло цветами и сеном, небо усеивали хрусталики поблескивающих звезд.
Он не ощущал себя на семьдесят лет. Максимум – на сорок. Сердце работало ровно, как насос, ритмично качая кровь, легкие напоминали кузнечные мехи, глаза сверкали, и первого, кто встал бы сейчас у него на пути, он разорвал бы на части.
Прокравшись к основному выходу, Никто без труда подобрал нужный ключ, открыл тяжелую дверь и растворился в темноте.
– Te Deum,
[14]
– вне себя от счастья шептали его губы.
«Нас ждет игра… ты ведь хочешь поиграть?»
Да, Никто очень хотел поиграть. И он принимал правила игры. В сущности, все мужчины до самой смерти остаются детьми, разница лишь в стоимости игрушек.
* * *
После пикника Серый поехал в город – он решил заняться просьбой Клепы насчет тех «общипанных» лохов из комиссии. Жена Алла с Лидочкой и другие гости остались на полянке, шашлык получился отменный, и все было замечательно, за исключением лишь испорченного настроения именинницы – она так и не простила отцу отказ купить ей ту куклу. Вокруг нее были горы подарков, но она едва ли обращала на них внимание.
Лида была растеряна и раздражена одновременно. Больше всего ее поразили слова папы, что та волшебная кукла «вшивая и больная». Он что, с ума сошел?! Разве он не видел, как сверкали на солнце ее золотые локоны? Как блестело ее роскошное платье, мягко шурша кружевами? Разве он не заметил серебряный колокольчик на изящном браслетике, который был на ее руке? Губы девочки задрожали, и глаза снова стали влажными.
Алла не могла не заметить состояние дочери и твердо пообещала ей после пикника поехать в детский магазин. Она сдержала свое слово, и Лида возвращалась домой с сияющими от счастья глазами, прижимая к себе самую красивую куклу. Только на этот раз растерянные глаза были у Аллы.
Серый ввалился только под вечер, уставший, но чрезвычайно довольный. Ему удалось выйти на нужных людей, которые как по ступенькам спустили «вниз» указание выяснить информацию об украденных вещах, и буквально через час ему так же по иерархической лестнице пришел положительный ответ, а еще спустя два часа «гонец» принес искомые предметы. Наказывать вора не стали – их ведь никто не предупреждал заранее, тем более, все имущество оказалось в целости и сохранности.
– Будешь есть? – спросила Алла, но Серый покачал головой:
– В кабаке от пуза наелся.
Алла задумчиво смотрела на мужа. Она знала о его прошлом, о его трех судимостях, но ее не сильно волновало общественное мнение, поскольку сама знала о «той» стороне жизни не понаслышке – ее собственный отец мотал срок на зоне за убийство. Она любила Виктора всем сердцем, хотя иногда он бывал жесток, и в такие моменты ее пугал искусственный глаз, который, казалось, жил своей собственной жизнью и холодно глядел на нее.
Он закурил. К его ногам подошла домашняя любимица Мася – роскошная персидская кошка, просительно мурлыкая.
– Лиде подобрала что-то? – спросил Серый, выпуская кольцо дыма.
– Да, – Алла разогнала рукой дым. – Тебе врачи запретили курить.
Серый усмехнулся, глубоко затягиваясь:
– Мне всю жизнь кто-то что-то запрещает. Если бы я выполнял эти запреты, то давно бы сыграл в ящик. Что она выбрала?
– Куклу, – сказала Алла, и Серый уловил в ее голосе замешательство. Он стряхнул пепел с сигареты и спросил:
– Ей правда понравилось?
Алла кивнула.
– Лида не выпускает ее из рук.
– Ну и хорошо. А то сегодня на рынке какую-то рвань захотела, так мне такой шухер устроила, думал, у нее с головой не все в порядке, – сказал Серый.
– Мда, – неопределенно промолвила Алла. – Только знаешь, так интересно получилось… даже странно.
– Что? – насторожился Серый.
– Она выбрала совсем не то, что я предполагала, – призналась Алла. – Какую-то ерунду, и как я ни убеждала ее, она хотела только эту куклу.
Серый напрягся, вспомнив реакцию дочери на рынке, когда он отказал ей в покупке.
– Во-первых, она сильно выделялась на фоне других игрушек, – говорила Алла. – Представь себе, стоят такие «конфетки» за три, четыре и пять тысяч, ростом с саму Лиду, и вдруг между ними какая-то мелкая сявка в поношенном платье. И Лида к ней, как собака за костью.
