Мотор. Жан не шевелился. Ничего не говорил. Он освобождал себя от всего. И тогда в нем стал медленно проявляться Энцо, и Энцо умирал. Это был чудесный дубль, исполненный невероятной чистоты, честности и естественности.
– Снято! – крикнул я группе. Потом посмотрел на Жана с широкой, взволнованной улыбкой. – Видишь, ты все можешь, когда хочешь, – сказал я ему лукаво.
– Ты просто сволочь! – сказал он, вытирая слезы.
Я засмеялся, бросился в его объятия, и мы оба упали в воду. Жан – мой друг на всю жизнь, а Энцо теперь бессмертен.
* * *
Той ночью мы должны были снимать сцену на понтоне, где Джоана прощается с Жаком, который собирается навсегда уйти в глубину. Три ночи у нас не получалось снимать из-за плохой погоды. К сожалению, ветер все усиливался. Мне надоело это преследовавшее нас невезение, и я со злости решил все-таки снять сцену. Ярость Джоаны и ярость режиссера. Аккумулировав эту энергию, возможно, я смогу чего-то добиться. Мы мучились всю ночь. Джоана обрушивалась на Жака, режиссер – на съемочную группу, а ветер – на Грецию.
Но мой выбор был удачным. Высвободившаяся от всего этого энергия была невероятной, и мы вырвали из небытия эту сцену, как львы рвут куски мяса. Розанна вывернулась наизнанку, и у всей группы мурашки бежали по коже. Жан-Марк был на высоте и выдал все, что мог. Трудно было бы сыграть более проникновенно.
Благодаря моим упорству и напору я смог сократить отставание на пять дней. Моя идея состояла в том, чтобы провести два дня подводных съемок в великой синеве моего детства. Здесь синева была прекраснее, чем где-либо еще. Она была мощной, кристально чистой и непостижимой. Я экономил минуты на каждом плане, чтобы позволить себе эти два дня.
К концу смены мне удалось снять все мои планы, и я вернулся в Манганари счастливый от сознания, что завтра смогу понырять.
Но, подъезжая к порту, я увидел, как отчаливает корабль с оборудованием. Мне объяснили, что у ассистентки режиссера случился приступ аппендицита, и это был единственный корабль, который оказался под рукой и который мог доставить ее в больницу на острове Санторини, в двух часах хода.
– Вы оставили подводные камеры? – тут же забеспокоился я.
– Нет, но не стоит волноваться. Корабль вернется сегодня же вечером, – сказал мне исполнительный продюсер.
Я боялся худшего, а когда чего-то боишься, это непременно случается.
В течение часа поднялся ветер. Волнение семь баллов. Всем кораблям было запрещено выходить из портов на всех островах.
Мне пришлось любоваться островом Санторини сорок восемь часов. Мои камеры были там, и мне нечего было снимать. Я проклял все на свете и снимал каждый камешек, к которому мы приближались.
Насмешка судьбы. Это даже не был аппендицит. Просто заболел живот, и эту боль можно было снять на месте, но нам не повезло с врачом, который оказался плохим диагностом.
Камеры в конце концов вернулись, и, хотя дело было в воскресенье, мы поняли, что можно снять несколько подводных планов. Они получились великолепно и целиком вошли в фильм при монтаже.
Света стало мало, и звукорежиссеру захотелось записать натуральный звук болванки, скользящей вдоль кабеля.
Для того чтобы получилось идеально, нужно было, чтобы в воде не оставалось никого для подстраховки, только ныряльщик, который спускается с болванкой.Я не хотел, чтобы Жан-Марк или Жан ныряли без страховки, поэтому решил сделать это сам. Трос был длиной пятьдесят метров, мои ноги в ластах болтались в воде, и я готовился задержать дыхание. Я держал руки на болванке. Риши, реквизитор (сын мсье Гийе, бутафора «Лунного гонщика»), дернул за тросик, и моя болванка поползла вниз.
Я спускался по тросу в бесконечную синеву с единственным звуком, который издавала болванка, скользившая вдоль троса. За одну минуту я опустился на глубину пятьдесят метров. Кабель натянулся и поскрипывал, и звук получался особенный. Я наслаждался этими несколькими секундами необъятности, покоя, абсолюта.
И старался не слишком злоупотреблять, так как вокруг меня не было никого на подстраховке. Ухватившись за поручень, я повернул ручку, чтобы надуть подъемный шар. П-ш-ш-ш. Баллон был пуст.
Паника пронзила меня молниеносно, как укус осы. Я ухватился за трос и принялся как можно скорее подниматься с помощью ласт. Я ощущал, как мое тело с огромной скоростью расходовало оставшийся кислород. В таком темпе я не смог бы подняться на поверхность. Сознавая это, я постарался успокоиться, расслабил мышцы и позволил поднимать меня моему гидрокостюму. Чтобы ускориться, я слегка раскачивался, как дельфин.
Теперь я мог видеть поверхность. Если я сумею сохранить спокойствие, все закончится хорошо.
Выплыв, я судорожно вобрал в легкие воздух. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя, потому что из-за нехватки кислорода у меня закружилась голова.
– Три минуты десять секунд! – воскликнул, широко улыбаясь, Риши.
– Риши… Баллон был пуст, – ответил я, задыхаясь.
Риши побелел как полотно. Теперь готов был грохнуться в обморок он.
Звукорежиссер прослушал звук, который я записал. Он был в восторге. Тем лучше. Этот звук будет сопровождать все подводные съемки в фильме.
Мы ненадолго вернулись в Париж.
Жюльетт выписали из больницы, и у нее на щечках начал проступать румянец. Цвет, который мне никогда прежде не доводилось видеть на ее лице.
Нам оставалось еще три недели подводных съемок на Лазурном берегу.
К несчастью, был уже конец лета, и в воде появился планктон, от которого она сделалась мутной. Промаявшись несколько дней от невозможности снимать, мы переместились на Корсику, где планктон должен был появиться только через неделю.
Но море было неспокойным, и мы теряли день за днем. Даже ночные съемки превратились в Голгофу. Худо-бедно нам удалось урвать около тридцати планов, но закончить мы не могли, так как планктон уже появился.
Съемочная группа еще сократилась. Мы отправились на Виргинские острова в Карибском бассейне, чтобы снимать сцены с дельфинами.
Мэнди был экспертом. Он возглавлял морской центр на острове у берегов Флориды. Погрузив трех дельфинов в самолет, в ванну первого класса, он выпустил их в островной бухте, которую мы закрыли сеткой, позаботившись о том, чтобы ее не было видно с поверхности.
Залив был прекрасен, с кристально чистой водой. Но с появлением дельфинов там началась неразбериха. В самом деле рыбы приняли дельфинов как чужаков. Действительно, это сухопутные животные, которые стали обитать в воде всего несколько миллионов лет назад. В каком-то смысле новички.
Кроме того, дельфин бьет хвостом вертикально, в то время как рыба – горизонтально. Он пускает пузыри, издает странные звуки и забавляется всем, даже когда кого-то поедает. Это и в самом деле варвар, хулиган, несносный ребенок.
