Вода была прозрачная и очень приятная. Это уже не работа, а чистое удовольствие. Тем не менее нам нужно было снять две сцены. Маленького Жака с муреной и отца Жака, который собирает морскую губку. Риши даже привез губку из Греции, чтобы все было натурально. Но мы не учли присутствие тропических рыб.
Маркусу было поручено их отгонять. Он отплыл подальше и открыл свою сумку, набитую едой. Через несколько секунд его скрыло облачко налетевших рыб. Я задыхался от смеха, видя, как он отбивался от сонма рыб. Тем временем мой младший брат спокойно нырнул, задержав дыхание, и отправился кормить свою мурену.
Сцены были выстроены за два дня, и мы дали себе один день отдыха перед отъездом. Конечно, я воспользовался этим, чтобы понырять.
* * *
Смена диспозиции: Тинь, горнолыжный курорт.
Термический шок был сильнейший. Погода –10 °C, а город под двухметровым слоем снега.
Мы сменили наши пироги на ратраки, чтобы подогнать снаряжение к маленькому озеру, расположенному над городом.
Художник-декоратор установил там несколько деревянных бараков и перуанский тотем. Именно там Жак Майоль совершит свои погружения под лед – настоящий Жак Майоль действительно погружался в Перу под лед. Когда выяснилось, как мучительно организовывать эти лже-погружения, я представил себе, каким адом для настоящего Майоля были настоящие погружения.
Для подводных планов мы вернулись к большому озеру Тинь. Это было проще. Мы проделали две проруби во льду с помощью бензопилы. Жан-Марк должен был спуститься в одну и, двигаясь вдоль ледяного панциря в течение тридцати секунд, выбраться из второй проруби.
Маркус и Марко в аквалангах обеспечивали безопасность, вне поля камеры. Мы намазали тело Жан-Марка толстым слоем жира перед тем как он надел комбинезон. Вода была около +1 °C. Жан-Марк сосредоточился. Я погрузился под воду, чтобы занять свое место с камерой. Мой ассистент, опустив палку в прорубь, дал знать, что актер вот-вот появится.
Мотор. Жан-Марк нырнул под лед, в замерзшую воду.
Я замер возле камеры. Он был прост, изящен и касался ледяного потолка, словно гладил зеркало. Дубль получился прекрасный, но он двигался слишком быстро. Я попросил сделать еще один дубль. Жан-Марк попросил извинения и во втором дубле двигался медленнее. Получилось лучше, но я попросил сделать третий, еще медленнее и еще чувственнее. Мне нужно было, чтобы он двигался так, словно вода была теплой.
Жан-Марк сделал третий дубль, элегантно и грациозно. Все-таки я бы хотел сделать еще один, но, подойдя к проруби, я посмотрел на Жан-Марка, который дрожал от холода, стоя во льду. Лицо у него было синим, а губы – фиолетовыми. У него даже глаза побелели от холода.
– Последний дубль был просто супер! Конец смены! – сказал я с улыбкой.
Во взгляде Жан-Марка я прочел глубокое облегчение, и костюмерши тут же набросили ему на плечи тонны одеял. Это был единственный раз во время съемок, когда я отказался от своего намерения.
При съемках фильма всегда есть одна сцена, которую ты постоянно ставишь в план и которую по разным причинам постоянно отодвигаешь. В «Голубой бездне» это была сцена, в которой Жак и Энцо пьют шампанское на дне бассейна. Мы должны были ее снять в Таормине, в настоящем бассейне отеля, но не успели. Потом собирались снять в Париже, потом в отеле Лимы.
Мы сняли ее в последний день съемок, в бассейне в Валь-д’Изер при –15 °C. Риши нагрел бассейн и расчистил вокруг него тонны снега.
Жан и Жан-Марк прыгнули в воду в вечерних костюмах. Задержав дыхание, Энцо открыл бутылку шампанского и выпил со своим другом. План длился две минуты. Я снимал их с особым чувством.
Они выпили за дружбу, но также и за окончание съемок, так как это был последний план. Двадцать две смены съемок на суше. Двадцать четыре смены подводных съемок. Девять месяцев невероятного приключения, во время которого жизнь постоянно сталкивалась со смертью. Фильм о моем детстве. О моей жизни. Я снимал этих двух психов, которые пили под водой шампанское, и готов был оставаться там с моей камерой целую вечность.
Я еще толком не знал, кто я, но теперь знал, что я сделал. Я выбил в камне свое имя, и время не сможет его стереть. Наконец-то я чувствовал, что я существую.
– 22 –
1988
В то время цифрового монтажа не существовало. Пленку монтировали вручную, и на это уходила уйма времени. Мы обосновались в SIS, верность обязывает. Там были все те же придурки с претензиями, которые корчили при виде меня рожи, и те же стажеры, которые дрались за столы, чтобы зарезервировать их для своих мэтров.
Я сидел взаперти в своей монтажной все двадцать четыре часа в сутки. Мы были в страшной спешке, так как нам сказали, что нашим фильмом будет открываться Каннский фестиваль. Нам оставалось полгода, чтобы все закончить. Съемки и монтаж – две разные реальности. Все снятые планы я находил божественными, но, как только их монтировал, они утрачивали весь свой шарм. Я чувствовал себя потерянным, мне казалось, что у меня ничего не получается. Мне просто нужно было к этому привыкнуть. Это как с музыкальным альбомом, впечатление от первого прослушивания никогда не бывает полноценным. Надо привыкнуть к музыке, к новому звучанию и новому языку.
Для фильма времени требуется больше, и у меня первые три месяца в желудке словно ком стоял. Эрик тоже был весь на нервах. Он ждал смонтированной версии, а работа у меня все не шла. Наконец я показал ему первое длительное погружение Майоля, чтобы он мог приступить. Я ему показал эпизод на большом экране. У него глаза были полны слез. Сцена его потрясла. Он даже засомневался, сможет ли оказаться на высоте.
Я впервые увидел эмоциональную реакцию на фильм. Это был волшебный миг, маленькое чудо. Словно нечто исходило от пленки и затрагивало сердца людей. Забавно, что, несмотря на все усилия и тысячи часов нашей общей работы, в конце концов оставалось что-то, что от нас ускользало. Не мы управляли конечной эмоцией, а зритель. Мы, с энергией, мужеством и смирением, стремились приблизиться к истине. Но никогда ею не обладали, она была у тех, кто смотрел.
Мы остаемся поварами, что стоят у своих печей, а вы, зрители, всегда будете теми, кто дегустирует. И это прекрасно.
Наконец была смонтирована сцена с дельфинами. Я ждал ее несколько месяцев. Мы решили устроить небольшой показ, чтобы это отпраздновать. В качестве условной музыки я поставил песню группы «U 2». Я устроился поудобнее и заново прожил всю сцену. Слезы катились по моим щекам.
Это было счастье – видеть моих лучших друзей на большом экране. Я испытывал ностальгию по съемкам, которые стали воспоминанием. Ностальгию по моему детству. Все, что я видел, вызывало у меня сильнейшие эмоции.
Зажегся свет. Я быстро вытер слезы и обернулся к монтажной группе.
– Ну как? – гордо спросил я, нисколько не сомневаясь в их реакции.
Но увидел замкнутые, смущенные лица.
