Только утром я смог увидеть истинные размеры здания, когда солнце проникло сквозь огромные окна и осветило высокие потолки. Настоящие декорации для фильма.
Метрдотель приготовил мне королевский завтрак. Я сидел один за огромным столом. Все стулья, кроме моего, были в чехлах. Это было великолепно, но все же у меня возникло ощущение, будто я трапезничаю на кладбище.
Я поблагодарил метрдотеля и объяснил ему, что чувствую себя немного неловко в этой роскоши и предпочел бы обедать на кухне вместе с ними, если они не возражают. Метрдотель улыбнулся и во все время моего пребывания перчаток больше не надевал.
В этот приезд мне не терпелось часами стоять в очереди и бороться за плохонький билет. Но я нашел намного более легкий способ попасть во дворец.
Грузовик телеканала «Франс 3» регулярно парковался у заднего фасада. Это напомнило мне киностудии в Бийанкуре. Я поднялся по маленькой лесенке сзади грузовика и перепрыгнул на задний двор, куда выходят двери из большого зала. Нужно было только хорошенько разведать, когда по расписанию кончаются сеансы, а потом смешаться с выходившей после сеанса толпой, чтобы туда проникнуть. Благодаря такой системе я мог смотреть фильмы каждый день. «Волосы» Милоша Формана, «Жестяной барабан» Шлёндорффа, «Норму Рэй» Мартина Ритта, «Сестры Бронте» Андре Тешине, «Дни жатвы» Терренса Малика, «Дорогого папу» Дино Ризи, а главное – «Апокалипсис сегодня» Фрэнсиса Копполы. Это был богатый урожай, и я заглотил его целиком. Чем больше я видел хороших фильмов, тем чаще я спрашивал себя, как мог я на что-то претендовать с моей короткометражкой. Одной решимости недостаточно. Нужны знания. Но главное – нужно научиться использовать каждый предмет из этого гигантского инструментария. Дом не строят с помощью гвоздей и молотка. Вначале изучают местность, ветра, почвы. Затем очередь доходит до материалов, их свойств и способов их применения. Затем делается проект в зависимости от предназначения, целесообразности, инсоляции. Фильм – это архитектура. Вот что я понял, увидев все эти шедевры. Я буду учиться, а когда состарюсь, построю свой дом, сниму свой фильм. А пока мне следовало продать короткометражку.
Я обошел абсолютно все продюсерские конторы, и везде мне отказали. За одним исключением: речь о Ксавье Желене, сыне великого Даниэля, замечательном актере. В силу своей молодости и того, что был новичком в ремесле, Ксавье еще не научился отказывать. Минут десять мы поболтали. Он пообещал мне посмотреть фильм в Париже. Фактически я повидался со всеми, но никто не удосужился посмотреть фильм. Раньше я думал, что Канны для того и существуют, чтобы смотреть фильмы. Но каждый день нам есть чему поучиться.
В итоге в Париже мы собираемся встретиться в Каннах, но в Каннах такое светопреставление, что мы договариваемся встретиться в Париже, в спокойной обстановке.
Фестиваль – это четыре четверти. Люди приезжают туда на четверть для того, чтобы провести время на солнце, на четверть для того, чтобы показать себя, на четверть чтобы повеселиться и на четверть – смотреть кино.
В эти дни на набережной Круазетт дефилируют старлетки, торгуют воздухом французы, работают американцы и покупают выходцы из Азии. Самые счастливые на фестивале – продавщицы темных очков. Самые несчастные – официанты на террасе, которые уже через три дня на дух не переносят парижан.
На пляже я слонялся от бара к бару в поисках возможного покупателя, который попался бы в мои сети. Я практически случайно наткнулся на Пьера и Марка Жоливе, которых встречал в «Клубе» с моим отцом. Пьер оказал мне очень теплый прием. Отец много занимался с ними, для Пьера это была возможность отблагодарить. Он представил меня своим спутникам: Диане Кюрис, пользовавшейся феноменальным успехом после выхода «Мятной содовой»; Александру Аркади, ее компаньону, который только что успешно выпустил «Порыв сирокко»; его брату, художнику-декоратору; Жан-Клоду Флери, успешному продюсеру; а также Морису Иллузу, бывшему тренеру «Клуба», который несколько сезонов работал с моим отцом; теперь он был занят в кино.
Среди них был еще один человек из «Клуба», отвечавший там за спорт: Эли Шураки. Он только что снял свой первый фильм с Ричардом Берри, который тоже присоединился к нашему столику. Впервые я осознал, что сижу за большим киношным столом. Они говорили только о фильмах, проектах и актерах. Я попытался принять участие, но мне нечем было поддерживать разговор. Со мной в основном говорили о моем отце и о том, как он великолепен.
Я молча кивал. Я немного рассказал о короткометражке, которую продавал, но главное – говорил о Франсуа Клюзе, которым восхищался. Кажется, мне удалось заинтересовать Диану Кюрис (она пригласила Франсуа в свой следующий фильм). За несколько часов передо мной прошел весь французский кинематограф. Все обнимались, поздравляли друг друга. Актеры демонстрировали себя, продюсеры говорили о деньгах, актрисы переодевались, журналисты выуживали информацию, а оппоненты пытались начистить друг другу физиономию. Я присутствовал на спектакле. Я попытался предложить себя в качестве ассистента режиссера, но это высокооплачиваемые места, так просто на них не попасть. Пьер оставил мне свои координаты и предложил увидеться в Париже. Он был единственным, кто обратил на меня внимание, и мне это было приятно.
В последний день на Круазетт все разделились во мнениях: «Апокалипсис сегодня» и «Барабан» были явными претендентами на «Ветвь». Мне очень нравились оба фильма, их мощь и напряжение. Это два совершенно разных лица войны, которые тем не менее вместе отлично показывают ее сущность.
Мы выпивали на террасе с Морисом Иллузом. Он познакомил меня с ассистентом режиссера Режисом Варнье. Когда первый ассистент встречает второго ассистента – это примерно то же самое, как если бы Тайгер Вудс подбирал себе кедди
[39]. Режис быстро глянул на меня поверх темных очков. Морис пытался вовлечь меня в беседу, но я не умею себя продавать. Потом Режис заговорил о фильме, который хотел посмотреть. По счастливой случайности один приятель, помощник пресс-атташе, на предыдущей неделе пригласил меня на показ для прессы именно этого фильма.
– Да ну? Узнаю манеру, – саркастически бросил мне Режис.
– Какую манеру? – спросил я.
Тон Режиса сделался откровенно насмешливым, почти оскорбительным.
– Типа: да, я видел этот фильм раньше всех, на частном просмотре.
Изображая меня, он говорил пошлым и претенциозным тоном.
Кровь ударила мне в голову. Я не терпел, чтобы меня оскорбляли.
– А что ты хотел, чтобы я сказал? Что я не видел этот фильм раньше тебя? Чтобы польстить твоему самолюбию? – ответил я.
Разговор пошел на повышенных тонах, страсти накалились, и меньше чем за две минуты из кинофилов мы превратились в двух петухов на птичьем дворе. Мне уже доводилось драться с тридцатикилограммовыми морскими окунями, и этому каннскому попугаю было меня не испугать.
