Я так резко стартовал, что осыпал всех гравием. У меня всего неделю были права, но я десять лет ездил с профессиональным гонщиком. Такое бесследно не проходит.
Робин, сидя в машине, держался за все, за что мог уцепиться.
Заряженный «Гольф» несся вперед по дороге местного значения, которая была не шире галстука. Робин начал потеть.
– Мы не успеем, уже слишком поздно. Это не твоя вина. Ты можешь убрать ногу с педали. Я поеду на следующем поезде, – говорил он, видимо, чувствуя, как живот свело от страха.
Но мне дали задание, и я готов был скорее умереть, чем не выполнить его.
– Успеешь ты на свой поезд, – ответил я, сосредоточенный, как астронавт.
Мы сделали ряд крутых виражей, к которым я был готов, потому что заприметил их издали. Вжав педаль в пол, я контролировал ситуацию, не переходя на скольжение. Робин стал звать маму. Его нога искала тормоз, но педаль тормоза была у меня, и я к ней не прибегал. Робин по-детски сморщил лицо.
– Останови, пожалуйста, я не хочу умирать! – выдохнул он.
Но я его не слушал, так как мы только что въехали в город и мне нельзя было ослабить внимание. Признаюсь, красный свет я игнорировал, но и напрасно не рисковал. Мы домчались до вокзала. Припарковав «Гольф» на тротуаре, я схватил багаж Робина и побежал на перрон. На вокзале как раз объявляли об отправлении поезда до Парижа. Я забросил в поезд чемоданы, а за ними и Робина.
У нас не оставалось времени попрощаться, двери поезда закрылись, и он тронулся.
Я смотрел сквозь стекло на его смущенное лицо. Руки у него еще дрожали, но он поднял большой палец и послал мне растерянную улыбку.
Возвращался я вполне спокойно. Дорога заняла у меня сорок минут. Это было обычное время. Рабочие все еще разбирали съемочную площадку и переносили оборудование в грузовики. Доминик встретил меня улыбкой:
– Ну как?
– Он в поезде, – ответил я не без лихости.
Мы уселись на террасе, и он предложил мне чаю. К нам присоединился Режис Варнье. Напряжение начало спадать и с него.
– Признаюсь, мое первое впечатление не было благоприятным, но ты отлично справился. Держи, вот мои координаты, – сказал он добродушно.
Я был тронут. Целую неделю я работал как одержимый и не спал ночами в надежде услышать эти слова.
Пользуясь случаем, я извинился за свое агрессивное поведение в Каннах. Он засмеялся, и атмосфера разрядилась, а солнце тем временем исчезло за платанами.
Впервые у меня появилось чувство принадлежности к семье киношников. Это была моя семья. Кучка психов, готовых убиваться ради сыра и живущих одними эмоциями, которые они ловят и фиксируют на пленке – для вечности.
Возвращение домой представлялось мне непростым, но удача была на моей стороне, так как я вернулся в День матери, с огромным букетом цветов. Мама не осмелилась улыбнуться. Она хотела казаться суровой, но цветы были прекрасны, а ее сын цел и невредим. Она обняла меня и поцеловала. Я даже немного загордился. Мы сели пить чай, и я начал говорить. Теперь мне наконец было что рассказать. Мама задала мне множество вопросов. Франсуа – только один:
– Ты хотя бы машину не разбил?
– Нет, и я помыл ее сверху донизу, – дружелюбно ответил я.
Такие ответы никогда его не удовлетворяли. Он вышел во двор и вместо того, чтобы осмотреть салон, открыл капот. И тут же вернулся в дом с воплями о том, что в моторе песок, а всюду морская соль, и машину можно выбросить на помойку. Это не человек, а ищейка, Шерлок Холмс с двигателем внутреннего сгорания. За три дня до этого я действительно заехал на пляж, и на машину попали брызги. Но даже после пробега в тысячу километров и капитальной мойки эта свинья была способна найти трюфель.
С того дня он всегда держал при себе ключи от всех своих автомобилей.
* * *
Диана Кюрис работала над своим новым фильмом с участием Франсуа Клюзе. Я всячески старался попасть в съемочную группу, но ничего не вышло. Ее группа была укомплектована, а в списке претендентов-стажеров передо мной значились двести человек. Патрик Гранперре снимал в качестве второго режиссера с Морисом Пиала. К сожалению, там тоже места для меня не нашлось, но Патрик попросил меня оставаться в резерве. Морис был известен тем, что разгонял свою группу каждые две недели, и мне могла представиться возможность войти в очередной состав. Бинго. Команда сменилась. Я прибыл на съемочную площадку в качестве неоплачиваемого стажера без контракта. Это не имело значения, поскольку к тому времени, когда контракт будет оформлен, можно было оказаться уже уволенным.
Фильм назывался «Лулу». Главные роли там играли Жерар Депардье и Изабель Юппер.
В восемь утра вся съемочная группа поджидала Мориса в загородном павильоне. Он прибыл в полдень и стал смотреть декорации. Ничто его не вдохновляло. Похоже, у него была депрессия длиною в год.
– Это все дерьмо, – бросил он Патрику, и тот кивнул.
В крошечном садике его заинтересовали только две вишни с набухшими бутонами. Морис потребовал у бригадира осветителей, чтобы тот выставил свою технику и вишни зацвели. Рабочие установили гигантские прожекторы на 15 киловатт и обеспечили бедным вишням полив. Тем временем Морис отправился обедать в кафе напротив. Всю трапезу он непрестанно плакался Патрику, который выслушивал его с ангельским терпением. Через два часа Морис пришел проверить вишни, они зацвели, но были полумертвыми от жары. Конец смены. Морис, брюзжа, уехал, а мы остались собирать оборудование. Камеру даже не пришлось доставать из коробки.
Исполнительный продюсер глотал слезы. Он должен был найти другой павильон. Морису не нравился ни этот, ни какой-либо еще из тех двадцати пяти, что ему предлагали каждое утро. Один за другим Морис швырял на пол поляроиды, кляня павильоны и продюсера за его хреновый вкус. Патрик отвечал за общую ситуацию, я – за носовые платки для продюсера, который был безутешен.
Патрик попросил его принести из дома поляроид, более легкий и не такой дорогой. Исполнительный продюсер выбрал один и передал его Патрику. На следующее утро, в перерыве между двумя походами в кафе, Патрик подошел к Морису.
– Кстати, сегодня утром я проходил мимо вот этого павильона. Он, конечно, дерьмовый, но я сказал себе, может, стоит его сфоткать, – как хороший актер подсунул ему снимок Патрик.
Морис тут же купился и с видом победителя обернулся к продюсеру:
– А! Ты видишь? Стоило всего-навсего ударить палец о палец! Или отыскать в себе хоть чуточку таланта! Патрик нашел за пять минут, а у тебя недели ушли на поиски этого гребаного павильона.
Продюсер, подыгрывая, опустил голову, словно признавая свое поражение.
Я никак не мог понять эту методику поисков, так же, как и то, почему Морис находился в таком депрессивном состоянии. Черт побери, он снимает свой фильм! И должен быть самым счастливым человеком на свете.
