Временный лагерь – это возможность запастись новыми впечатлениями. Прежде всего пляж. Это нечто совсем иное по сравнению с нашим пляжем, напоминавшим большой бетонный загон. Песок здесь был мелкий, соленый и блестел на солнце. Здесь-то я мог строить замки. Вручную, конечно: мне было невдомек, что существуют специальные детские совки и грабли. Но это неважно. Мои руки были много лучше.
Мама во всем этом участвовала. Она сидела перед костром, над которым в огромной кастрюле кипела вода, чистила овощи и бросала их в кастрюлю. Я ей помогал, страшно довольный, что мне разрешили пользоваться ножом. Покончив с овощами, мы отправились на поиски приправ. Мама нюхала каждую травинку, и я, вторя ей, делал то же самое. Она собрала немного тимьяна, розмарина, других трав, которые должны были улучшить вкус готовящейся еды. Я следовал за ней, как собачонка, страшно довольная тем, что хозяйка взяла ее с собой на прогулку. Мы побросали принесенные травки в кастрюлю, а тем временем кто-то из отдыхающих принес несколько рыб, пойманных с помощью гарпуна. Свежее рыба не бывает: у него на лбу все еще была маска для подводной охоты. Мама рыбу почистила. Это были несколько кефалей, дорада и камбала. Мама порезала их и бросила в воду. Немного оливкового масла, и менее чем через час буайабес был готов.
Туристы развели на пляже огромный костер взамен солнца, которое уже садилось.
Мама налила мне немного супа в железную миску, которая поначалу обжигала руки. Я уселся по-турецки, крепко зажав миску в руках, и смотрел, как солнце исчезало за горизонтом. Даже теперь, когда ем буайабес, у меня перед глазами тут же встает эта картина. Я слышу стрекот сверчков, чувствую запах выжженных солнцем трав и вижу разводы соли на моих босых ногах.
В наши дни мы гоняемся за жизнью, но в конце концов забываем, как она выглядит. Пляж – это теперь всего лишь яркое фото с приклеенной сверху рекламной ценой. Мы о нем мечтаем либо за него платим, но ничего не испытываем. Мы забыли о том, что такое ощущения. Когда погружаешь пальцы в еще теплый песок, когда солнце уже исчезло за горизонтом, когда стряхиваешь с кожи мелкие песчинки, когда строишь из песка плотину, которая растворяется в волнах, или рисуешь сердечки, а море их стирает, или просто-напросто ложишься на песок, греющий спину, и засыпаешь, убаюкиваемый шумом волн. Природа прекрасна, когда ты чувствуешь себя ее частью, а не тогда, когда строишь из себя ее всесильного обладателя.
1964
В том году мы провели наше третье, предпоследнее лето в Порече, и должен признаться, что мои воспоминания перемешались. Их невозможно упорядочить. Даже мама на это не способна. Мне остаются только ощущения от того времени. Мне остаются природа, море, одиночество и Сократ. За эти четыре года Пореч чередовался у нас с Валлуаром в Альпах, прелестным семейным горнолыжным курортом. У фирмы CET был там отель при выезде из города, в котором банда моего отца устроилась на работу на зимний сезон. Отель напоминал гигантское шале, распластавшееся на снегу между двух гор. Справа был Кре-Рон, слева – Сетаз. Смена обстановки была радикальной.
У входа в отель была широкая белая лестница, которая вела к стойке регистрации.
Жан-Пьер, который окончательно отказался от спорта в пользу искусства, рисовал скетчи на всех сотрудников и переносил их на стены. Губерт был изображен управляющим туристской деревней. Мой отец тоже там красовался со своим поречским загаром.
Теперь он был «аниматором». Он должен был развлекать туристов во все время их пребывания в отеле. Изображения мамы не было на стене, ее и саму почти не было видно: она все время проводила за кулисами. Готовила костюмы и шляпы для спектаклей, которые пытался ставить отец. Она не любила снег, и, кажется, я никогда не видел ее на досках. В отличие от меня, которого такая перспектива заводила. Мне представлялось, что это не сложнее водных лыж.
Но если здесь был Губерт, значит, Сократ тоже должен был оказаться здесь. Я увидел своего балбеса, вернее, его пятнистую спину, когда он собирался есть снег. Встреча была трогательной. Пес меня тут же узнал, несмотря на мои толстую куртку и горнолыжный шлем. Какое это было счастье – вновь обрести моего друга и напарника! Первые дни мы проводили, рыская по отелю, прежде чем отправиться на улицу за новыми приключениями. Мы быстро по-хозяйски освоились, так как все вокруг в радиусе трех километров было одинаково белым, отсюда и до самого города. Мы с Сократом очень скоро поняли, что место для наших игр на этот раз сильно ограничено. И единственной возможностью выбраться из этой еловой тюрьмы было научиться кататься на лыжах.
Ботинки у меня были кожаные и на шнуровке. Ноги моментально потели, минут через десять ботинки намокали изнутри, и ноги постоянно мерзли. Для того чтобы надеть лыжи, нужно было вдеть ботинок в специальный тросик, натянуть его и закрепить спереди при помощи защелки. Это было непосильно для моих маленьких рук, и мне приходилось каждое утро искать кого-то, кто помог бы надеть лыжи.
Перед отелем был склон, который плавно спускался к Валлуару. Именно там инструкторы проложили трассу для новичков. Мороз бодрил. Я был укутан в три толстых слоя одежды, а мои лыжи весили тонну. Когда начинал спуск, снег проникал повсюду. Перчатки мои промокали, ноги были ледяными, из носа текло, и от холода щипало глаза. Он был так далеко, этот пляж Пореча.
Но горные лыжи и в самом деле оказались ненамного сложнее, чем водные, и я очень скоро понял, как и что надо делать. Зато снег намного жестче, и падать больнее, чем на воде. Оставалось только надеяться, что моему отцу не придет в голову и здесь построить семейную пирамиду.
Самый лучший момент в катании на лыжах наступал тогда, когда я снимал ботинки. В одних носках, держа в руках чашку с густым горячим шоколадом, я поднимался к гигантскому камину и позволял огню поджаривать меня, как корочку хлеба.
Несмотря на холод и отсутствие желания кататься, я довольно скоро стал делать успехи и честно заработал свою первую звезду
[8]. И тогда толстяк савояр, инструктор по горным лыжам, приколол мне ее на свитер. Это мне напомнило акварель, что висела в квартире Маргариты: автопортрет моего деда в военной форме, с грудью, увешанной медалями. Моя звезда сияла ярче, и я лихо пробежался по отелю, чтобы все могли меня похвалить. Но первая звезда еще не давала мне права наконец вырваться отсюда. Нужно было проявить характер. Довольно скоро я получил и вторую, только с третьей было уже сложнее.
Но снег начинал таять, и река вновь становилась видимой. Весна была близко. Мы с Сократом могли наконец делать более дальние прогулки. Анорак был уже не нужен, достаточно толстого свитера. Наши снеговики скукоживались под солнцем, и я забавлялся, наблюдая их гримасы. Время от времени в ясный солнечный день мы шагали вдоль реки до города. За мостом был грот, в котором восседала гипсовая Дева Мария. Мне рассказали, что в этом гроте Пресвятая Дева явилась одной монахине. Я не совсем понял, в чем суть истории, поскольку и сам мог видеть Деву Марию на ее каменном постаменте.
