Я отошел удостовериться, что моя камера не попадает в кадр и что ее не видно из-за стола. Когда я вернулся, камера снова исчезла.
Было два часа ночи, я был зверски голоден, и кровь у меня начала закипать. Я быстро нашел Его Высочество-главного-оператора-из-нас-двоих и вперился в него взглядом.
– Если ты еще раз тронешь мою камеру, я тебя урою! – сдержанно-спокойно сказал я, повторяя интонацию моего отца.
Месседж дошел до адресата, и мою камеру больше никто не трогал. Я смог наконец подстраховать режиссера-постановщика и сделать с десяток планов, которые пригодились бы ему при монтаже.
На следующий день Его Высочество главный-оператор Первый велел передать, что он приглашает меня на обед. Я с удовольствием принял приглашение. Он был изысканно любезен и объяснил мне, что был против второй съемочной группы, так как не смог бы держать под контролем одновременно две камеры в двух разных композициях. Он оказался перфекционистом, и это делало ему честь. Но поскольку на подхвате у режиссера-постановщика на площадке появился я, он понял, что не должен мешать мне работать. Это было бы нечестно.
Он улыбнулся, и мы отметили установление мира чашкой мятного чая.
На следующей неделе мы снимали большую сцену высадки десанта. Я встал в 3 утра и направился к пляжу, где мы наметили снимать еще на прошлой неделе. Три тысячи тунисцев, одетые в униформу армии США, рассредоточились ночью на десантных баржах. Александр установил свой кран на вершине дюны, чтобы снять сцену панорамным объективом.
Мне трудно было не попасть в объектив. Поэтому я помчался в костюмерную вместе с ассистентом оператора, где мы тоже переоделись в униформу. Теперь я мог ходить по пляжу с камерой на плече, словно военный репортер.
Силуэты трех катеров тунисского флота, находившихся у берега, вырисовывались в ночи. Все было готово, и мы смотрели, как постепенно светлело небо. Теперь мы видели многочисленную американскую армию, готовую к высадке при поддержке флота.
И нам стало отлично видно грузовое судно, неподалеку севшее ночью на мель. Аркади не верил своим глазам.
Посредине, прямо в кадре, огромный корабль. Его невозможно было обойти при съемке. Пока искали решение, ассистент начал репетировать с актерами. Ну а я уже разобрался с проблемой. Прямо на пляже установил огромную канистру с бензином с символикой армии США, которая полностью скрыла от моей камеры грузовой корабль.
Я снимал все репетиции, так что у меня было много планов для монтажа.
На вершине дюны тоже нашли выход: решили сдвинуть кран на сто метров вправо. Но трем тунисским военным кораблям следовало перейти с левой стороны бухты на правую.
Командир тунисцев, в безупречном белом костюме, выслушал Александра, который объяснил ему, в чем должен был заключаться их маневр. Он кивнул и отошел немного в сторону, чтобы передать соответствующий приказ по огромной рации.
– Алло! Рашид? Да, слушай, ти двигаль лево, и ти говорить Ахмед и Юссеф, они делаль такое же сразу сзади тебя.
Я старался не засмеяться. Парень держался так, словно был в Пантеоне, а говорил как на базаре. Оставалось надеяться, что военные хорошо друг друга понимают.
В полдень три катера буквально застряли посреди бухты.
Александр терял терпение, командир тунисцев тоже.
– Юссеф? Ти придурок или что? Я тибе гаварить лево, а не сзади! Иди мимо пляж, будто домой, а ти останавился! За Юссеф! – вопил он в свою огромную рацию.
К 15 часам все три катера оказались на позиции еще более нелепой, а главное – недоступной для съемок.
Александр капитулировал и объявил конец смены.
Танки и три тысячи человек снова двинулись на грузовиках в направлении Бизерты.
Тогда мне пришла в голову одна мысль. На обратном пути дорога представляла собой длинную прямую, которая шла вдоль моря. Если повезет, я мог заснять всю колонну и солнце, которое садилось прямо за ними.
Я вскочил в джип и устремился к передней части колонны. Камера была у меня в ногах.
Дорога шла немного под уклон, и колонна постепенно выровнялась. Вначале двигались танки, затем – десятки грузовиков, а потом уже солдаты, маршировавшие колонной вдоль обочины. Солнце еще немного опустилось и подкрасило картинку. Теперь вся армия была у меня в кадре, и я начал снимать в длинном фокусе. Великолепное зрелище. В кадре слева было море, и тут, к своему великому удивлению, я увидел, как из-за мыса появились три военных корабля, идеально выстроившихся в линию; они возвращались в порт Бизерты.
Даже если бы захотели, мы никогда не смогли бы заполучить такую картинку.
Через несколько недель Александр позвонил мне из монтажной. Он только что обнаружил все эти планы, которые я для него сделал.
– Ты спас мне жизнь! – с чувством сказал он.
Но это я должен был его благодарить – за доверие. Я в нем так нуждался.
– 17 –
1984
Едва я вернулся в Париж, как мне снова предложили работу. Невероятно. В течение нескольких лет я каждый день искал работу, а теперь мне не нужно было никуда бежать, просто прослушать записи на автоответчике. «Последняя битва» на самом деле изменила мою жизнь.
Работа, о которой шла речь, – заказ на рекламу колготок «Дим». На черно-белую пленку. По этому поводу мне и позвонили, будто я специализировался на подобных вещах. В самом деле, у рекламщиков была своя логика: молодой, замеченный публикой режиссер заснял на черно-белой пленке конец света, это, конечно же, идеально подходило для рекламы колготок.
Мир рекламы очень своеобразен, и я не всегда его понимаю. Слишком много фальши, слишком много самолюбия, слишком много борьбы за власть. Это вовсе не моя семья, однако я был рад и такому опыту. Во-первых, это позволило подзаработать приятелям из моей съемочной группы, которым я так долго недоплачивал, к тому же я смог повозиться с тоннами оборудования, которое до этого видел только в каталогах.
И потом я впервые снимал женщину. Выстроить свет, который сделает ее красивой, найти ракурс, который удлинит ее ноги. Снимать женщину – это привилегия, удовольствие, которое было мне доселе неизвестно, еще один способ открыть для себя женственность. Моя камера кружила вокруг нее, как легкий ласковый ветерок.
Перед камерой актер демонстрирует мускулы, а актриса открывает душу. Это именно так. Актриса может мгновенно стать непринужденной, в отличие от актера, от которого этого состояния еще следует добиться. И только Депардье все умеет. Он одновременно и красавец, и чудовище.
* * *
С Пьером Жоливе дела немного наладились. Несколько месяцев он на меня злился, но, благодаря моей настойчивости, вроде оттаял. Он написал второй вариант сценария и наконец согласился мне его показать. Я прочел и тут же осыпал его комплиментами. Я не хотел повторять ошибку, сделанную в Таормине, где я сказал ему то, что на самом деле думал, как и положено другу. На этот раз я нагнал три тонны комплиментов, но Пьера не проведешь. Я плохой актер и играю фальшиво. У сценария были все же недостатки, и Пьер их по-прежнему не замечал. И все же мое поведение тронуло его, и у нашей дружбы, кажется, снова появился шанс. Он даже предложил мне несколько акций продюсерской компании, которую собирался основать. Я был польщен, и через несколько недель у нас была назначена встреча у адвоката.
