Кристоф Ламберт вполне справлялся с ролью, и мы отлично ладили. Тем не менее однажды все переменилось. Фильм «Легенда о Тарзане» вышел в прокат. Люди начали узнавать его в метро, и Кристоф за несколько недель стал звездой.
На самом деле он не изменился, однако изменились все вокруг. Его везде приглашали, все к нему подкатывали. Ему предлагали любые сделки и фильмы.
Кристофу приходилось прилагать немалые усилия, чтобы оставаться в роли, и я помогал ему заземлиться.
Эдит Кольнель предупредила меня, что мы превысили бюджет. Примерно на один миллион франков, возможно, больше. Я ее услышал, но ничего не изменил. Я разберусь с этим потом. Ни о чем таком, что могло негативно сказаться на качестве фильма, и речи быть не могло. Но дело было не только в деньгах. Мне вспоминается, к примеру, история со свитером Кристофа, который Мартина Рапен (девушка из Валлуара с голубыми волосами) отыскала на блошином рынке. Я в него влюбился, но у Мартины он имелся в единственном экземпляре. Тем хуже, мы решили рискнуть. Никаких гарантий у нас не было. Как только заканчивалась смена, Мартина забирала у Кристофа свитер и прятала его в свою сумку. Она даже спала с этим свитером под подушкой, чтобы он не потерялся. Свитер был ценнее россыпи бриллиантов, и Мартина мучилась с ним все шестнадцать недель съемок.
Аджани – просто ангел. Располагающая, открытая, точная. Не актриса – мечта. Снимать ее – все равно что есть пирожные.
Отснятый материал был просто великолепен, а Изабель – светозарна. Каждое утро мы заканчивали около шести, и собирались за добрым завтраком. Мартина Рапен, Карло Варини, Жан Рено… старинные приятели. Это всего лишь мой второй фильм, но у меня было такое чувство, будто мы уже столько наснимали! И моя кожа задубела.
Однажды утром я увидел в киоске «Премьеру». Они посвятили фильму двенадцать страниц, не предупредив, не дав нам выбрать или одобрить фотографии. Я был в бешенстве, и меня нисколько не успокоили пустые извинения, которые, заикаясь, выдавил из себя главный редактор.
Что за шайка мерзавцев! В природе столь порочные животные просто не встречаются. Кроме гиены, пожалуй. К тому же статья хоть и была как будто благожелательной, никак не отражала нашу работу. Они приезжали на съемочную площадку несколько раз, но ничего не поняли. Это была не речь, а гримасы и ужимки. Ни одного искреннего слова. Никакой сопричастности. Они называли себя «ныряльщиками», но вода у них доходила только до лодыжек. Оставалось надеяться, что эти журналисты были исключением и что нам еще предстояло встретить настоящих профессионалов.
Первые шесть недель были нами отработаны. В «Гомон» и ТФ1 нами довольны, съемочная группа на подъеме, а отснятый материал безупречен. Внезапно все расслабились и начали понемногу выпендриваться. Мне на память пришла моя «Последняя битва». Я вспомнил месяцы тяжкого труда, огромные долги, как мы уговаривали людей посмотреть наш фильм.
На съемочной площадке все ворковали и поздравляли друг друга, но на самом деле никто не знал, как обстоят дела с фильмом. Если скоро перерыв – это не значит, что игра выиграна. Нам необходимо было подняться на ступеньку выше. Нам необходимо было прорваться, избавиться от самонадеянности и самодовольства и заменить их потом. Я хотел уставать от того, что попытался что-то сделать.
На следующий день мы снимали танец на платформе метро. Жан-Юг Англад танцевал с Изабель, потом Кристоф занял его место. Я сделал пятьдесят два дубля. Мой уровень требований возрос на пять ступеней. Все были выбиты из колеи, кроме Изабель. Стремление к совершенству – ее любимая игра.
На следующий день я снова начал с того же плана. Шестнадцать дублей. Съемочная группа была в полной растерянности, зато все наконец проснулись. Теперь точно все поднимутся на ступеньку, а фильм станет волшебным.
Но магия имела свою цену, и Эдит, директор по производству, сообщила мне, что расходы еще возросли. Мы уже миновали планку в два миллиона франков, которую я сам себе поставил. Теперь мне следовало научиться фокусу повышать качество, снижая затраты.
Я бы предпочел научиться этому в школе, вместо того чтобы зубрить дату битвы при Ватерлоо.
Съемки подходили к концу. Мы вели себя образцово с дамой из АОПТ, и она в конце концов разрешила роллеру перепрыгнуть через рельсы. Мы перекинули тонкую широкую доску с одной стороны на другую, чтобы доказать ей, что никакой опасности нет. Камера была установлена с краю, поэтому доску не было видно. Прыжок представлялся реальным, но под другим углом, что делало его совершенно безопасным.
Зато все обстояло намного сложнее со сценой ограбления в поезде метро. Я даже не осмеливался с ней об этом говорить. Я знал, что она откажет. Поэтому в последний день мы планировали снять планы для монтажа и переехать на станцию «Обер». Я заметил, что каждые десять минут к платформе подъезжал пустой поезд. Мы готовили наше действо так же тщательно, как ограбление.
Два приятеля-актера в костюмах перевозчиков стояли внизу и ждали моего сигнала на другом конце платформы. Карло снимал с плеча. Мы отрепетировали движение на стоянке. Я стал расспрашивать даму из АОПТ о ее отпуске, и она принялась рассказывать мне об Африке. Ловушка захлопнулась. Я подмигнул первому ассистенту, и тот исчез.
Через минуту по репродуктору стали транслировать объявление. Нашу даму попросили зайти в диспетчерскую. Она извинилась и оставила нас. В тот самый момент, когда она исчезла на эскалаторе, снизу бегом поднялись и заняли свои места продавец цветов Боренже и Кристоф.
Реквизитор достала из карманов брюк пистолеты и протянула актерам. Я достал из полиэтиленового пакета куртку АОПТ, надел ее и нацепил на голову кепку. С помощью треугольного ключа, который раздобыл во время прогонов, я открыл кабину состава и стал изображать водителя. Мотор.
Кристоф держал на прицеле перевозчиков, в то время как флорист держал на прицеле меня. По моим расчетам, план должен был длиться сорок секунд. На то, чтобы дойти до диспетчерской и вернуться, требовалось четыре минуты тридцать секунд.
Мы сделали три дубля подряд, даже не выключая камеры. Дубли получились один другого лучше. Каждый следующий получался более плавным и быстрым. Я был убежден, что еще один был бы самым лучшим, но снять его мы уже не успевали. Наша дама должна была объявиться на платформе с секунды на секунду. Тем хуже. Мы пошли на риск. Напряжение нарастало, и теперь у нас на самом деле было ощущение, будто мы совершаем ограбление. Дубль получился превосходным. Я снял куртку и кепку в тот момент, когда дама из АОПТ появилась на платформе. Мартина сунула куртку под свитер и отошла подальше.
– Мне очень жаль, это был звонок на компьютер, – сказала дама, присоединяясь к нам.
– Ничего серьезного?
– Не знаю, там повесили трубку.
Перевозчики у нее за спиной испарились, а Боренже спрятал под цветами оружие. Сцена была снята. Ограбление удалось.
Большой удачей фильма стала разнородность талантов занятых в нем актеров. Ришар Боренже – поэт, который околдовал всю съемочную группу своим волшебным голосом. Жан-Пьер Бакри заставил всех смеяться своей затейливой игрой. Мишель Галабрю с его макиавеллическим лже-добродушием, которое просачивалось в произносимый им текст, как мед в дырочки тартинки. Кристоф Ламбер, ощипанный воробышек, человек без места под солнцем, кот, ослепленный светом фар. Жан Рено, выживший в апокалипсисе, не говоря ни слова, стучавший своими палочками по всему, что попадало под руку. Изабель, божественная хозяйка здешних мест. Она для кино – то же, что Клеопатра для Египта. Жан-Юг Англад – как раненое животное, потерянный, озабоченный, интровертный и фотогеничный. Нас брал за живое даже его голос. Анконина ему в подметки не годился.
