Я устроился на террасе, чтобы выпить чаю. Фильм был по-прежнему номером один в прокате, и я чувствовал себя человеком, который выиграл в лото.
Тем не менее я был за столиком один, и никто ко мне не присоединился. Через несколько часов я понял, до какой степени я не подходил к этому ремеслу. Я родился не в той клинике. Я не посещал правильную школу. У меня неподходящая семья.
Я вырос, как сорняк, между песком и галькой. Мое имя коверкали, к моему фильму относились как к клипу для умственно отсталых подростков. Меня начали ненавидеть. Меня, который снимал фильмы, чтобы быть любимым.
Тем временем дама из АОПТ уволилась и уехала в Африку.
Кристоф Ламбер стал звездой. После «Тарзана» и «Подземки» он снимался в «Горце». Не проходило недели, чтобы его портрет не появлялся на обложке журнала.
Я встретился с ним в Нью-Йорке на премьерном показе нашего фильма в США. Всего несколько залов: такова участь фильмов на французском языке. Максимум сто один зал против трех тысяч для американской тяжелой артиллерии. Нам плевать: «Самое трудное – выбраться из пещеры», – пел по радио NTM
[67].
На каждого из нас был забронирован люкс в роскошном отеле на Манхэттене. Кристоф жил там уже несколько недель, и я постучал к нему в номер. Дверь мне открыла ослепительная черная манекенщица. Она едва прикрыла свою наготу краешком простыни. Добро пожаловать в Нью-Йорк.
Я решил, что ошибся комнатой, однако молодая женщина остановила меня и заверила, что Кристоф не опоздает. Она даже предложила мне подождать его в номере. Но я предпочел сделать это в баре.
Кристоф объявился через час. Он был на репетиции. Мы договорились поужинать в итальянском ресторане.
– Не возражаешь, если Де Ниро пойдет с нами? – спросил он таким тоном, будто говорил о своем кузене.
– Да нет, – тупо ответил я.
Де Ниро. Суперзвезда. Папа римский. Нью-йоркский «Таксист», рядом с которым я несколько секунд находился на сцене в Авориазе. Де Ниро вошел в вестибюль отеля, практически никем не замеченный. Он так скромно держался, что мог сойти за бухгалтера. Зато когда он пожимает руку, вы можете прочувствовать всю его мощь. У него пронизывающий взгляд и обезболивающая улыбка. Этот парень не случайно стал звездой.
Он пришел с Кристофером Уокеном, который оказался поблизости. Это был его приятель со времен «Охотника на оленей»
[68].
– Вы не возражаете, если к нам присоединится Аль Пачино? – вежливо спросил Роберт.
Я решил, что это шутка, но через несколько минут явился Аль Пачино с Гарри Дином Стэнтоном, мифическим актером из «Чужого»
[69].
У Аль Пачино были очень длинные волосы, как у Роберта.
Один из них снимался в «Революции» Хью Хадсона, другой – в англо-французском фильме «Миссия» у Роланда Жоффе. Весь этот маленький мирок, все эти звезды набились как сардины в банку во внедорожник и направились в ресторан.
К нам присоединился Терри Гиллиам
[70]. Даже в Каннах мне не доводилось видеть за столом подобной компании. Я втиснулся между Аль Пачино и Кристофером Уокеном. Де Ниро был напротив, рядом с Кристофом. С моим скудным английским я попытался участвовать в разговоре, но был страшно напряжен и старался сделать так, чтобы по лицу не катились крупные капли пота. Я опустил голову к моцарелле с помидорами, как страус зарывает голову в песок. Но напряжены были все, прямо как деревянные.
Вся эта гопкомпания сияла при свете прожекторов, но, едва их выключали, тут же тускнела. Прямо сборище интровертов. Англичанка, директор по кастингу, подошла поздороваться с Кристофом и поздравить его со счастливым случаем находиться в такой невероятной компании. Единственным темным пятном за столом был некий человек с маленькой белокурой головой, привинченной к телу дровосека, физиономия которого ей ни о чем не говорила. Кристоф объяснил ей, кто я, и она принялась кричать на весь ресторан:
– Oh my God! You are the director of Subway? О боже! Вы – режиссер «Подземки»?
Тут все взгляды обратились ко мне, и я мгновенно покраснел. Это был самый неловкий момент в моей жизни.
Пачино улыбнулся, Де Ниро хихикнул, остальные засмеялись.
Девушка сказала минутную речь о моем шедевре, и мне хотелось ей заплатить, чтобы она замолчала.
Зато все тут же расслабились, и атмосфера стала более располагающей. Аль Пачино взялся рассказывать мне о короткометражке, которую снимал. Он принял меня за французского интеллектуала. Что до меня, то я вежливо кивал, но почти ничего не понимал из того, что он говорил.
В 22 часа все вернулись домой, так как назавтра всем предстояла работа. Кроме Кристофа. Он подхватил свою невесту, которая в одежде была еще красивее, и они отправились на экскурсию по ночным клубам. Разница во времени выбила меня из колеи, и я лег спать. Уснуть я, конечно, не мог, но хотя бы восстановил нить разговора.
Даже в безумных подростковых мечтах я не мог себе вообразить ужин в таком составе.
Что поразило меня более всего – это великодушие и простота, с которыми они меня приняли. И от этого было тепло на сердце.
* * *
Я вернулся в Париж, к своим долгам. Тоскана дю Плантье уволили. Успех «Подземки» уже не мог его спасти. Слишком много неразберихи и убытков. Вместо него «Гомон» возглавил Патрис Леду. Князя заменили бухгалтером. У Леду была голова банкира, а потому я заговорил с ним о моем долге, который мне бы хотелось сократить, учитывая прибыль, которую «Гомон» получил от проката моего фильма.
– Сколько ты хочешь? – вдруг спросил он.
Я не успел еще задать вопрос. Я только объяснял суть дела.
– Хм… Один миллион… – пролепетал я. Цифра казалась мне огромной.
– Oкей, один миллион. Теперь давай поговорим о твоем следующем фильме.
Считал он молниеносно. Вернувшись домой, я испытал неприятное чувство, что меня обманули. Он дал мне столько, сколько я попросил, но у меня оставалось еще 6 миллионов долга, который «Гомон» должен был взять на себя. Бизнес – это точно не мое.
Я отправился на ТФ1, к сопродюсерам, рассчитывая на их добросердечие. Ничего. Ноль. Отвали от нас со своими долгами. В двадцать лет у меня было 3 миллиона долга, в двадцать пять – 7. Это прогресс.
У меня оставалось лишь одно решение, как заплатить Бюро по сбору отчислений и другим дружественным организациям: сделать еще один фильм, в надежде, что он избежит провала.
