– Все лишнее – оставить здесь, – продолжал он. – Включая воду. И еще раз напоминаю: под страхом смерти запрещаю собирать добычу или обшаривать поверженного врага, пока идет бой.
– П-пленных б-берем? – осведомился Педро Бермудес.
– Нет – опять же пока не кончится. Только по завершении и только тех, кто бросит оружие. Причем это относится исключительно к андалусийцам, если кто из них выживет. А мурабитам – не важно, сдаются они или нет, – пощады не давать. Всем поголовно – смерть. Ясно?.. Всем. Всех под нож.
Вокруг яростно закивали, засияли свирепыми улыбками. Никто не позабыл еще ни распятых на дверях стариков, ни изнасилованную женщину. Надо было восстановить равновесие.
– Преследовать будем? – осведомился Диего Ордоньес.
– Думаю, нужды не будет. Нанесем удар такой силы, что едва ли кто сумеет уйти. И потом, оба Альвара с десятком своих бойцов – где-то неподалеку, идут следом за маврами. Услышат, как трубят наши боевые рога, поймут, что происходит, и пришпорят коней, так что погоню можно будет оставить им.
После этих слов Руй Диас намеренно помолчал. Вести этих людей в бой, воодушевлять их и побуждать – тоже своего рода искусство. Он показал на небо:
– И помните: кто в схватке с маврами падет, в недурное место попадет… – Он взглянул на монашка, державшего в руках арбалет. – Ну-ка, святой отец, отпусти-ка нам всем грехи наши.
– Я ведь не исповедовал никого, – робко возразил тот.
– Отсюда что до рая, что до ада – одинаково. В такие дни Господь на подобные мелочи не смотрит… Дай нам, что можешь дать, пока не поздно.
Чуть замявшись, монашек положил на землю арбалет, обвязал вокруг пояса цингулум
[11], отряхнул пыль с сутаны. Потом вытащил маленькое распятие.
– Покаемся в грехах, братья, – сказал он.
Закрыл глаза, закинул мокрое от пота лицо к небу и воздел над головой распятие, меж тем как Руй Диас и остальные опустились на колени, перекрестились и произнесли:
– Credo in unum Deum, Patrem omnipotentem, factorem caeli et terrae…
И, вплетя свой «аминь» в хор грубых голосов, монах открыл глаза, начертал в воздухе крест, именем Отца и Сына и Духа Святого благословляя этих в железо и кожу одетых людей.
– По коням, – сказал Руй Диас, поднявшись с колен.
Между раздавшимися в стороны воинами он направился к своему коню. Все уже были в полном вооружении: кольчуги обтягивали их тела, шлемы покрывали головы и шеи – вид у них был внушительный. На бородатых лицах, полускрытых железными кольцами капюшонов и стальными наносниками, в потускневших, лишенных выражения глазах застыло напряженное ожидание; люди мало-помалу отрешались от всего, что не имело отношения к ожидавшему их за пределами этой дубовой рощицы – к скачке, к неприятелю, к жизни и смерти. Все они были воинами и сейчас готовились править свое ремесло. И знали, во что им это обойдется. Но в этот миг мысли их были заняты только чужой кровью и грядущей добычей.
– Буду смотреть на вас, – сказал Руй Диас.
Он проходил мимо своих бойцов, повторяя снова и снова:
– Я буду смотреть на вас, ребята… Я увижу, чего вы стоите… Задайте им жару – за меня и со мной вместе… Помните – сплоховать нельзя, я смотрю на вас.
Бойцы, держа коней под уздцы, уважительно сторонились, давая ему дорогу. Одни улыбались, другие взирали на него с собачьей преданностью, самые испытанные и надежные ветераны даже осмеливались похлопать его по плечу. Все знали, что он поскачет впереди, на полкорпуса опережая Педро Бермудеса со знаменем в руках, и врубится в самую гущу мавров, как всегда это бывало. И знали, что одного они его не оставят.
Люди на войне делятся на четыре вида: одни не испытывают страха, другие стараются не показывать, что им страшно, третьи боятся, но делают, что должны, и четвертые – трусы. В его войске имелись лишь представители первых трех – прочих изгоняли, или они уходили сами, или вскоре погибали. Почти все здесь были закаленными бойцами, многократно проверенными в бою, он мог доверить им свою славу и самую жизнь. И когда люди эти убеждались, что их начальник способен на совесть делать свое дело, они готовы были идти за ним хоть в пекло.
– Помните, я буду смотреть на вас, – настойчиво повторил он.
Меж тем обе части отряда уже собрались – каждая на своем месте: Минайя со своими людьми – в лощине, те же, кому предстояло ударить на основные силы мавров, выстроились в колонну за знаменем дома Виваров. Бермудес, уже в седле, вытащил знамя из кожаного чехла, упер древко в стремя, развернул полотнище с полосой наискось по зеленому фону. Второй племянник, Фелес Гормас, тоже держался поблизости, облизывал кончиком языка потрескавшиеся губы, готовясь после приказа поднести к ним свой рог и протрубить сигнал к атаке.
Руй Диас вдел левую ногу в стремя и грузно – много железа сейчас было на нем – перенес тело на седло, поудобней устраиваясь на его гладкой кожаной подушке. Принял от Диего Ордоньеса копье и вставил конец древка в особую петлю на правом стремени. Натянул поводья, и на славу выезженный боевой конь нетерпеливо заплясал под ним, чуя близкую схватку.
– Я буду смотреть на вас! – в последний раз громогласно провозгласил Руй Диас.
Он дал коню шпоры, и тридцать два воина осенили себя крестным знамением.
VII
Руй Диас с высоты седла, спрятавшись за толстым деревом на краю дубовой рощи, мог видеть бо́льшую часть старой римской дороги. Она полого и прямо спускалась с предгорий, и от дубняка ее отделяла заросшая пустошь шириной шагов двести. На другом конце дороги на таком же расстоянии густо и высоко рос тростник. Лучшего места для засады не придумаешь. Кони, выбравшись из дубняка, успеют разогнаться, и отряд, уставив копья, на галопе врежется в ряды мавров всей своей железной тяжеловесной мощью.
Он видел, как проехали вражеские дозорные. Трое с мечами и маленькими щитами за спиной время от времени лениво посматривали налево и направо. И кажется, ничто их не беспокоило. В нескольких шагах позади двигался основной отряд.
Мавров было десятка четыре – все верхом. Кое-где поблескивала сталь доспехов, но большинство было в кожаных дублетах и в тюрбанах на голове. Многие, по обычаю мурабитов, закрывали нижнюю часть лица. И опять же по давней традиции, стремена у всех были подогнаны так, что всаднику приходилось сильно сгибать ноги в коленях; все были вооружены легко – лишь копьями, мечами и луками со стрелами в колчанах – не для рукопашного боя, а для лихого налета, когда не ждешь сопротивления. Не было ни знамени, ни значков. Двигались они быстро.
Руй Диас перевел взгляд направо. Там, за стволом толстого дуба, Фелес Гормас продолжал облизывать губы, готовясь поднести к ним боевой рог, пока висевший у него на груди. За ним, спрятанный в чаще, ожидал отряд, разделенный на две части: ближе к Рую стояли воины Диего Ордоньеса и Педро Бермудеса. Тот пока держал древко знамени у самой земли, чтобы издали было незаметно.
