– У нас погибли, – сообщил Минайя, – мой двоюродный брат Диего Мартинес и еще один парень из нашего Вивара – Педро Гарсидиас. И Нуньо Бернальдес, кривой астуриец… Раненые – не тяжелые.
– Сочувствую твоей потере…
Минайя уныло кивнул:
– Да, черт возьми… Жалко. Хороший был парень. Такая ему, значит, доля сегодня выпала.
Руй Диас снял шлем и откинул назад кольчужный капюшон, кольца которого отпечатались на лбу и на влажной от пота куфии.
– Все же расклад в нашу пользу. И добыча наша.
– Что делать с пленными?
Руй Диас поглядел туда, где на широких истертых плитах старой римской дороги на коленях, со связанными за спиной руками стояли уцелевшие в бою мавры, под свирепыми взглядами победителей ожидая решения своей участи.
– Агарян – заковать в цепи, мурабитам – перерезать глотки, всем убитым – отрубить головы.
– Выйдет чуть не сорок штук, если считать с теми, кого убили в Корвере.
– Рассовать по мешкам. Отвезем в Агорбе и там же продадим мавров, оставшихся в живых.
– А добыча?
– Золото и серебро себе оставим. И лошадей тоже.
– Черт возьми, это по-нашему… Узнаю моего сеньора.
– Пошевеливайся, Минайя.
Тот отдал отрывистое приказание, и воины начали отбирать и убивать. Неумолимые кастильцы во главе с Диего Ордоньесом осматривали пленных и тех, у кого оказывалась мурабитская татуировка, отводили в сторонку, снова ставили на колени и, ухватив за волосы, запрокидывали им голову, как скотине, чтобы удобней было полоснуть по горлу ножом. Отойдя от горячки боя, они убивали уже без ненависти, обстоятельно и последовательно – одного за другим. Рутина победы.
«Аллах акбар!» – успевали выкрикнуть приносимые в жертву мавры. Почти все они приняли смерть с достоинством, как подобает истинным правоверным.
– Мрази, – сплюнул Диего Ордоньес.
Заминка вышла с молоденьким веснушчатым мавром, который никак не давался ножу. От ужаса глаза его почти вылезли из орбит. У него было сломано бедро, из раны торчали осколки кости, однако он хотел жить. И выглядел совсем мальчишкой, так что кое-кто из кастильцев засомневался. Но подошедший Ордоньес задрал его бурнус и убедился, что паренек достиг половой зрелости. Пока ему не перерезали глотку, он продолжал биться и пронзительно вопить.
И вот с мягким глухим стуком упало наземь последнее тело. Всего казнили девятерых. После этого за дело взялись двое с боевыми топорами. Хрясь, хрясь. Отрубленные головы сложили кучей; по земле разлилась кровяная лужа, своим сладковатым запахом тотчас приманившая целые полчища мух.
Руй Диас, бросив поводья, шагом объезжал поле недавнего боя, считал выживших андалусийцев. В ужасе от того, как обошлись с их товарищами, они ожидали, что их постигнет та же участь. Плакали, стенали, молили о пощаде. Их было всего шестеро: жители приграничья, по виду – из простонародья, увязавшиеся за мурабитами потому, что терять им было нечего, а возможность кое-что приобрести имелась. Все – молодые, крепкие. Если продать их в рабство в Агорбе, можно выручить недурные деньги.
– Не тряситесь, – говорил им Минайя. – Успокойтесь, не скулите, будете жить. Наш командир прощает вас и дарует вам жизнь. Живите.
Мавры наконец поняли и пали ниц перед конем Руя Диаса, наперебой благодаря кастильского вождя за его великодушие.
– Сиди, Сиди, – восклицали они.
Диего Ордоньес рассмеялся с жестоким удовлетворением. Тыльной стороной руки вытер с лица кровь.
– Они называют тебя господином, Руй. Слышишь? Своим господином.
Часть вторая. Город
I
«Оборванцы», сказал тогда Беренгер Рамон II, сказал негромко, но отчетливо – так, чтобы Руй Диас расслышал. И таким тоном, что слово это отозвалось безмолвными улыбками на лицах придворных, сопровождавших графа.
Оборванцы.
Он вовсе не хотел их обидеть, он всего лишь определил их наружность, однако прозвучало это сомнительно. Даже графский сокольничий, державший птицу на затянутой в перчатку руке, усмехнулся криво и пренебрежительно, когда сравнил изящные башмаки франкских рыцарей с сапогами из грубой кожи, к тому же щедро смазанной салом, в которых явились ко двору Руй Диас и Минайя Альвар Фаньес.
Оборванцы, говорили улыбочки придворных.
Конечно, он был прав. В отличие от Беренгера Рамона и его приближенных в изысканных колетах, оба кастильца словно собрались на войну – они были в кожаных поддоспешниках и хоть, разумеется, без кольчуг, но с мечами на боку, с кинжалами у пояса, в сапогах со шпорами. И с ног до головы – в густой пыли, поскольку, оставив свое маленькое войско, проскакали в сопровождении посланного за ними гонца больше лиги до предместий Аграмуна, где находилась ставка графа Барселонского. Он принял их после недолгого ожидания, извинившись тем, что недавно вернулся с охоты и должен был привести себя в порядок, – и по тому, как держал себя, видно было, что любопытство в нем сильнее учтивости. Отстегнув меч, граф сидел в своем шатре на раскладном стуле, в окружении приближенных, с кубком вина в руке. Предложил вина и гостям, а вот присесть не пригласил.
– Да не трудитесь, я знаю вашу историю, – прервал он Руя Диаса, начавшего было рассказывать о своем изгнании. – Слухи доходят быстро и проникают повсюду – добрались и до наших мест. Знаю, как дерзко вы повели себя с Альфонсом и обо всем прочем.
Граф был еще молод и оттого – чересчур самоуверен и высокомерен. Высокий и статный, с золотисто-рыжей бородкой и подвитыми усами. Светлоглазый, как большинство северян. С толстой золотой цепью на шее. Манеры у него были одновременно властные и томные и ясно, с первого взгляда, давали понять, что в здешних краях сразу и непосредственно после Господа Бога идет он, Беренгер Рамон II. Ему, взращенному в лоне верховной власти и предназначенному для нее, графство Барселонское досталось по наследству пополам с братом-близнецом, которого, впрочем, не так давно по его приказу убили, чтобы не мозолил глаза и пейзаж не портил. Он был владельцем и владыкой всех окрестных земель, и мавританский король Лериды откупался от него данью.
– Чему обязан честью вашего посещения?
Обучен на славу, подумал Руй Диас, убеждаясь, что граф умеет произнести даже самые учтивые обороты таким тоном, что они будут звучат пренебрежительно. И слово «честь» повисло в воздухе, суматошно заметалось под сводом шатра. На этот раз никто не улыбнулся, но выражение графского лица меняло и опровергало смысл произносимого.
Руй Диас посмотрел по сторонам. Увидел на лицах ожидание. Покосился на Минайю – а тот на него – и снова взглянул на графа.
– У меня под началом отряд добрых воинов, – сказал он бесхитростно.
– Мы слышали об этом. И сколько же их?
– Почти двести копий, если считать последние поступления… Стоят лагерем в двух дневных переходах отсюда, на границе.
