– Я и представить себе не мог, что однажды ночью окажусь в чистом поле рядом с тогдашним победителем. И что буду греться с ним у одного огня и пить то же вино.
Все выслушали рассказ, одобрительно кивая. Руй Диас взглянул на бойца благожелательно – и так внимательно, словно велел себе запомнить его лицо.
– Как тебя зовут?
– Лаин Маркес, сеньор. Я из Арнедо.
– Что ж, спасибо тебе, Лаин Маркес.
– За что же вы меня благодарите?
– За то, что тогда оказался там, а сегодня – здесь.
Маркес, покраснев от гордости, переглянулся с товарищами.
– Тот день и привел меня сюда, – вымолвил он наконец. – К вам, под ваше знамя.
Руй Диас кивнул.
– Терпеть голод и холод, – сказал он насмешливо, – особенно теперь, когда франки захлопнули дверь у нас перед носом.
Такой тон, независимо от смысла слов, поднимал настроение, и раздался смех, от которого осмугленные солнцем лица собирались в складки, как тонкая мягкая кожа.
– Мы это им припомним, – сказал Галин Барбуэс и снова сплюнул в костер. – Так ведь, Сид?
– Гореть мне в аду, если не так.
Воины умиротворенно и удовлетворенно закивали. Начали похлопывать по рукоятям мечей, безмолвно обещая грядущее воздаяние. Руй Диас поочередно оглядел каждого из своих бойцов, холодно и беспристрастно оценивая их состояние духа.
– Говорят… – начал он доверительным тоном и замолчал на миг, словно сомневаясь, надо ли продолжать.
Как он и ожидал, все подались к нему, навострили уши. Всех словно заворожило это молчание, и потому Руй Диас затянул его еще немного. Ровно настолько, насколько было нужно. А нужно – для того, чтобы подготовить бойцов к мысли, которую он намеревался высказать.
– Говорят, мавританский король Сарагосы – человек неплохой.
II
Вороны летели слева направо, не меняя направления, и Диего Ордоньес, который сперва с подозрением взирал на них из-под шлема, увидел наконец, что они удаляются, и успокоился.
– Добрый знак, – сказал он.
Войско вброд перешло Синку: лошадям и мулам вода доходила до середины голеней, телеги погрузились по самые ступицы. Русло реки плавно понижалось, и это облегчало переход.
Ордоньес и Руй Диас, переправившиеся первыми – кони их замочили бока, а всадники – ноги до колен, – выбрались на пригорок, откуда открывался вид на изрядное пространство, куда они намеревались вторгнуться. Вдалеке, в охристой дымке, смутно угадывалась цепочка пологих холмов.
– Что греха таить, ежели отсюда смотреть – впечатляет… Мы, то есть, впечатляем.
Ордоньес имел в виду плотную колонну людей, лошадей и мулов, которая, по-змеиному извиваясь, ползла по руслу реки. Двигалась мощно, слаженно и упорядоченно, поблескивая металлом оружия и сбруи под еще нежарким утренним солнцем.
– Дай бог, чтобы и те прониклись… – ответил Руй Диас.
– Какие «те»?
– А вон.
И он подбородком показал на вершину ближайшего – не больше двух полетов стрелы – холма, где неподвижно стояли четверо верховых. Они были в тюрбанах и бурнусах, с копьями в руках.
– А я и не заметил, – сказал Ордоньес.
– Ты ворон считал. Впрочем, они только что появились.
Козырьком приставив ладонь ко лбу, Ордоньес стал всматриваться:
– Дозорные, ясное дело.
– Ясней некуда.
Ордоньес поскреб в бороде. Темные глаза по сторонам наносника зажглись яростью.
– Ах, сукины дети… Выродки этой Агари, или как ее там.
Руй Диас пожал плечами под тяжелой кольчугой:
– Они делают свое дело. Как мы – свое.
– Поганое мавританское отродье. – Ордоньес ощерился, задвигал челюстями, будто пережевывая старые обиды. – Мразь сарацинская.
– Ну, хватит тебе… Сейчас мы с ними друзья. По крайней мере, с этими вот.
– Мне это не по нраву.
– Оставь, я говорю.
Они замолчали. Кони, не чуя узды, опустили морды и пощипывали кустики под ногами. Ордоньес недоверчиво оглядывал цепь холмов.
– Думаю, там не только эти четверо. Где-то наверняка притаились другие.
Руй Диас согласился:
– Я бы на их месте так и поступил. Иисус Христос говорил: «Возлюбите ближнего, но спиной к нему не поворачивайтесь».
– Правда? – Ордоньес взглянул на него с острым любопытством. – Он в самом деле так сказал?
– Да нет, сам только придумал, – улыбнулся в ответ Руй Диас.
– А я думал – в Писании так сказано…
– Не сказано.
Ордоньес после тяжкого раздумья сказал:
– Надеюсь, эти свиньи видят тряпку, что сегодня реет над строем.
Оба взглянули в голову колонны, где Педро Бермудес вез не их обычное знамя, а огромное белое полотнище. Лишь с таким условием Мутаман, эмир Сарагосы, согласился впустить их в пределы своей страны: определил точное место, время – и чтоб непременно под белым флагом. Два дня назад Руй Диас для полной уверенности отправил к нему Минайю и Фелеса Гормаса с письмом, написанным по-арабски: «Во имя Бога, всемилостивого и милосердного. Родриго Диас Виварский почтительно приветствует властелина Юсуфа Бенхуда аль-Мутамана, благородного защитника и покровителя правоверных…» – и прочее в том же роде. Оба кастильца ждали сейчас в городе, оказавшись чем-то средним между гонцами и заложниками. Не позавидуешь – если что-нибудь пойдет не так, с них сдерут кожу заживо или распнут.
– Когда-нибудь, – промолвил Ордоньес, – ты мне все же объяснишь, что мы тут делаем.
Руй Диас похлопал своего коня по холке:
– Все войско знает. И ты тоже.
– Нет. Я ни хрена не знаю. Знаю одно: кричать «Кастилия и Сантьяго!», рубить головы и наваливать их кучами. А плести такие хитрые интриги – не мое ремесло.
– У нас выбора нет, Диего. Надо же чем-то жить. Многие так делают.
– Неужто и в самом деле ты доверишься Мутаману?
– Его отцу доверял бы меньше, но старик не так давно переселился в мир иной. По примеру нашего покойного государя Фердинанда, который разделил Кастилию, папаша Муктадир
[13] отдал одному сыну Сарагосу, а другому – Лериду, Тортосу и Дению… И очень скоро братья начнут резаться.
– Как наш добрый Санчо со своим братом Альфонсо, – с горечью заметил Ордоньес.
