– Слушаю.
Подошел за распоряжениями Диего Ордоньес:
– Все готово.
– По коням.
Дважды обмотав повод вокруг запястья, он взялся за луку седла, вдел левую ногу в стремя и перекинул тело в седло. Конь, обрадовавшись знакомой тяжести, мотнул головой – мягко, учтиво. Теплые бока его вскоре согрели задубевшие в холодной воде ноги всадника. И тот, приложив шенкеля, без помощи шпор направил коня вперед.
В этот миг издали, с восточного берега и из-за неприятельского лагеря, долетел многоголосый крик, прорезаемый звуками рога и пеньем труб.
– Поспели вовремя, – услышал Руй Диас спокойный голос Ордоньеса.
Да, Якуб аль-Хатиб появился точно в срок и в назначенном месте. Руй Диас приподнялся на стременах, чтобы лучше видеть. За перелеском в слабом лунном свете угадывались ряды парусиновых походных палаток. Горели костры – они могут пригодиться, когда надо будет поджечь лагерь.
Он снова взглянул на луну, обводившую серебристым контуром все впадины и возвышения на местности. Руй Диас читал пейзаж, будто книгу, прикидывая, что в неизбежно-близком бою сыграет на руку ему, а что – противнику. Гладь равнины, лишенной естественных препятствий, поможет быстро перевести коней в галоп для атаки, а потом облегчит отход. Так, по крайней мере, представлялось ему это сейчас.
– Мы готовы, – снова раздался за спиной голос Ордоньеса.
Руй Диас снова опустился в седло. Облизнул пересохшие губы. Потом перекрестился и четырежды глубоко вздохнул. И уже в полный голос сказал:
– За мной!
Он снова стиснул бока Сенсеньо, направил его вперед, огибая скалу. Позади застучали копыта, и вскоре вслед за этим слитным, нарастающим с каждым мигом гулом раздался глуховатый шорох – это выскользнули из ножен мечи. Выхватил свой и Руй Диас, опер о плечо пять пядей широкого стального клинка, чтобы раньше времени не напрягать руку. Пришло время напугать и ошеломить врага, не знающего, сколько человек напали на него нынче ночью – тридцать или три тысячи.
Руй Диас снова сделал глубокий вдох, постарался выбросить из головы все, что не имело отношения к происходящему. Мельком подумал о дочерях и жене, прежде чем полностью отогнать эти мысли, а потом – на что похожи врата рая или ада, у которых сегодня ночью он может оказаться со своим скудным солдатским скарбом. Потом позабыл и об этом тоже: для него исчезло все, и остались только ночная тьма вокруг, озаряемая далекими кострами, нетерпеливое биение крови на лошадиной холке, напряженные ноги, пальцы, крепко обхватившие обтянутую кожей рукоять меча, железные шпоры, касающиеся боков Сенсеньо. Исчезло, в сущности, все, кроме войны, которая и составляла суть его жизни.
– Сантьяго! – выкрикнул он во всю мочь. – Сантьяго, Сарагоса и Кастилия!
Заржал конь, почувствовав уколы шпор, Фелес Гормас затрубил в рог, и тридцать всадников понеслись на врага.
Не замедляя аллюр, он рубил без устали. Нынешняя ночь – не для пощады.
Сталь со звоном и шипеньем въедалась в плоть бегущих в беспорядке и мечущихся между палатками и фашинами.
Это был не бой, а резня. Снова и снова, вздымаясь и падая, вспыхивали в отблесках костров клинки, и казалось, что они обратились в плетку-семихвостку, которой хлещет сам Сатана. Крики и вопли перемешивались с топотом мчавших во весь опор коней. Завывали всадники, нанося удары, и те, кто под ударами этими падал.
Сенсеньо, которого Руй Диас нещадно пришпоривал и направлял не столько поводьями, сколько шенкелями, сшибал бегущих, не до конца проснувшихся людей. Несся в полутьме через хаос, озаренный лунным светом, и нес своего всадника, рассыпа́вшего направо и налево удары меча. Сид настигал бегущих – одного за другим. Методично, как жнец, срезающий колосья пшеницы, разил наверняка, безжалостно и беспощадно. И как снопы, валились убитые.
Сияние луны высвечивало людей, которые метались в ужасе, бежали, сами не зная куда, с одной целью – спастись от смерти. Кричали раненые, почти невидимые под ногами коней. Загорелись несколько палаток – пламя рассекло на куски ночную тьму, высветив суетящиеся фигурки.
Ну, хватит, сказал себе Руй Диас. Урок преподан.
Он натянул поводья, остановил коня. Потом во всю мочь голоса гаркнул, перекрывая шум расправы:
– Фелес!
– Я здесь, Сиди!
Да, племянник, как всегда, был рядом, отставая на полкорпуса. Он слепо следовал за ним на галопе и готов был выполнить любой его приказ.
– Отступаем! Труби отход!
Запел рог: два раза – коротко и один – длинно. Хрипловатые грубые звуки разнеслись над криками и лязгом оружия. Повсюду всадники стали придерживать коней, поворачивать их назад, к ручью. Руй Диас, не трогаясь с места, резкими рывками поводьев заставлял коня вертеться вокруг своей оси. Известное средство успокоить животное, если безжалостным пришпориванием довел его до исступления.
– Все назад! – снова крикнул он. – Назад! Отходим!
Он знал, что разгоряченные скачкой и рубкой всадники не слушают его. Да и кровь оглушительно стучит в висках, заглушая все прочие звуки. Однако покорный его воле жалобный зов рога передавал приказ, и мало-помалу даже те бойцы, которые прорвались уже в самую сердцевину лагеря, стали поворачивать коней. И вот мимо него в дробном и гулком стуке копыт стремительно промелькнули черные тени.
Руй Диас в последний раз прокрутился на месте, дергая попеременно то один, то другой повод, убедился, что вроде бы все отошли. Тогда он обернулся к пылающим палаткам, взглянул на сумятицу и панику, царящие в этой части лагеря, привстал на стременах и закричал во все горло:
– Я – Родриго Диас из Вивара! Вы расслышали мое имя?! Я – тот, кого зовут Сидом Кампеадором, а это – мой привет королю Арагона.
Потом вложил меч в ножны, тронул коня шпорой и медленной рысью двинулся вслед за своими. И тут заметил, что по руке, от правого локтя к запястью и дальше, к ладони, каплями стекает кровь, уже испачкавшая перчатку. Но это была чужая кровь.
III
Сутки спустя отряд дошел до Монсона, и противник, обретя осторожность после ночного налета, не осмелился воспрепятствовать и только следил за продвижением издали. Руй Диас оставил для защиты крепости Пьедра-Альта двадцать кастильцев-конников и полсотни пеших мавров под командой Мартина Антолинеса, выслал дозоры на левый фланг и увел остальное войско на восток, проделав пять лиг по скверной дороге, тянувшейся к югу от Барбастро: далеко позади тонули в туманной дымке синевато-серые отроги сьерры.
На полпути разбили бивак на высоком, хорошо защищенном со всех сторон холме у реки Синки. Клубящиеся над вершинами тучи обещали непогоду, и Руй Диас не хотел, чтобы войско подошло к Монсону до нитки вымокшим и утомленным. А потому приказал поставить палатки и окружить их рвом и палисадом, расставил дозорных, послал людей за фуражом, разведчиков – к вражескому стану, почтовых голубей – в Сарагосу и приготовился ждать. А кроме того, по совету Якуба аль-Хатиба, отправил в Монсон Али Ташфина – благо у того имелась там родня, – чтобы прощупать почву и обозначить выбор: либо перейти под державную руку эмира Сарагосы, ничего не потеряв, кроме доброго имени, либо подвергнуться всем ужасам приступа.
