Ему ответили лязг вылетевших из ножен клинков и хор голосов, обрушивших на противника вал проклятий и брани.
– Сантьяго, Сарагоса и Кастилья, – загремело над строем. – Иалла бисмала!
Затем они пришпорили коней и двинулись навстречу кавалерии франков.
Часть четвертая. Меч
I
Он преклонил колени на каменистом берегу ручья, с наслаждением погрузил в него голову и застыл, чувствуя, как холодная вода смывает с лица пыль, пот, кровь.
Кровь была двух видов: своя, из рассеченной ударом брови, и чужая – тех, кого он убил. В крови по локоть была у него и правая рука, орудовавшая мечом. И левое плечо, куда при первой атаке попала аркебузная стрела.
Подержав голову под водой, Руй Диас стал медленно пить и пил, пока не утолил жажду. Потом подобрал с земли шлем и с трудом, опираясь на меч, поднялся. Капли воды стекали по волосам и бороде, по кольчуге с откинутым за спину капюшоном, по разодранной и грязной тунике.
Бавьека, волоча поводья, щипал травку.
Руй Диас подошел к нему, сунул меч в ножны, висящие у седла, и пристроил на луку помятый шлем. Погладил коня по шее, где была довольно глубокая и, видимо, болезненная рубленая рана, откуда медленно сочилась кровь, пачкая грудь и левую ногу. Хозяин взял щепотку земли почище, растер ее с травой и приложил эту смесь к ране, чтобы унять кровь. Потом, пощупав свое плечо, убедился, что железный наконечник стрелы остается в ране, хоть и не очень глубоко. Крови почти не было, но рана болела и жгла огнем.
Повсюду, на сколько хватал глаз, – по обоим берегам реки и даже в воде – лежали люди и кони: их было не меньше трех десятков, потому что здесь, на этой поляне, примыкавшей к сосновой рощице, бой шел особенно жестокий. Мавры и христиане – живые и мертвые – лежали вперемешку. Одни раненые стонали, другие умирали молча. Среди них, воровато пригибаясь, бродили два или три мародера – они добивали раненых, отрезая им головы, и забирали все, что у тех было при себе ценного. Не брезговали они обшаривать и своих – мертвых и умирающих, – если поблизости не оказывалось их друзей. Клонящееся к западу солнце освещало уже не меньше полудюжины раздетых догола трупов.
Ничто так не напоминает поражение, подумал Руй Диас, как победа.
Несколько всадников медленно приближались к нему по склону ближнего холма, внимательно оглядывая поле недавней битвы. Они вели в поводу коней и везли узлы с добычей, доставшейся от убитых. Руй Диас безотчетным движением взялся за рукоять меча, но тотчас узнал Минайю. Тот ехал в сопровождении еще нескольких уроженцев Вивара и явно искал его. Лица у всех были грязные и очень усталые. Один из них пришпорил коня, направив его на мародеров, обдиравших очередной труп. Негодяи стремительно бросились наутек и, разбрызгивая воду ручья, спрятались в сосняке. Тогда всадник спешился и забрал их добычу себе.
Минайя был очень счастлив увидеть командира:
– Слава богу. А мы тебя ищем повсюду…
Руй Диас показал на долину у реки, на живых и мертвых:
– В конце боя я оказался тут. Но – в лучшем виде, чем многие из них.
Минайя кивнул. У каждого было что рассказать о последнем бое, и позже из их свидетельств сложится общая история – о тех, кто явился на зов, и о тех, кто не появится больше никогда. Навсегда были потеряны многие славные бойцы.
И у самого Руя Диаса имелась своя история. Когда четвертой атакой прорвали наконец оборону мавров и после того, как рассеяли тяжелую конницу франков, началось преследование, и сражение рассыпалось на множество отдельных стычек. Вместе с другими он оказался посреди ручья, куда загнали отряд франков, попытавшихся уйти через сосновую рощу, а когда не вышло, дорого продавших свои жизни. Все они отчаянно дрались сперва верхом, а потом пешими и пали один за другим. Руй Диас убил последнего – видного франкского рыцаря – после того, как предложил ему сдаться, а он гневно отверг это предложение. Сейчас он лежал у самой воды, голый и белый, как червяк, одним из первых став добычей мародеров.
– Это наш день, – сказал Минайя.
– Похоже на то.
Двое всадников спешились и помогли Рую Диасу забраться в седло. Минайя придвинулся вплотную, осматривая рассеченную бровь и раненое плечо:
– Больше ничего?
– Насколько я знаю…
– Дешево отделался.
Руй Диас обвел рукой берег, заваленный трупами:
– Не скажи.
Человек шесть выбрались из реки и присоединились к ним. Они вели своих и чужих коней, нагруженных оружием и доспехами павших.
– Что там происходит, не знаешь?
Минайя снял шлем и откинул кольчужный наголовник. Стал потягиваться, разминая затекшие от долгого сидения в седле ноги и спину. Провел ладонью по усталому лицу, покрытому шрамами и оспинами.
– Бой продолжается. – Он стянул с головы и куфию, вытер ею взмокшие щеки и лоб. – Наши преследуют мавров из Лериды, рубят всех, кто под руку попадется… Говорят, эмир сумел уйти, и для этого многим его людям пришлось пожертвовать жизнью.
Руй Диас как будто не слышал его. Он был погружен в воспоминания о том, что было совсем недавно: картины сражения представали в памяти так живо и ярко, будто повторялись наяву. Тяжкий топот копыт, звон и лязг железа, крики людей, которые убивали и умирали. Жара, пот, пересохшее горло, ломота в руке, уставшей подниматься и разить.
– Ты слышишь меня, Сиди? Я говорю, что эмиру Лериды удалось сбежать.
Руй Диас кивнул, словно возвращаясь из дальней дали. Только сейчас, отойдя от горячки боя, смог он выстроить всю последовательность событий и принятых им решений – плодов опыта и наития. Решений, которые привели его сюда, а могли бы – по прихоти судьбы или ошибки в расчетах, – могли бы превратить его в одного из тех, кто валялся сейчас нагишом на берегах этой речонки.
Он снова взглянул на поле битвы, над которым наконец-то рассеялась пыль. И постепенно понимая, почему все сложилось так, а не иначе.
Теперь и только теперь он со всей определенностью понял, почему победил.
Они начали с того, что ударили по тяжелой кавалерии франков, наступавшей на правое крыло, – Руй Диас, Ордоньес, Бермудес со знаменем и еще сто восемьдесят всадников – христиан и мавров, – которые перестроились и сначала шагом, потом рысью и наконец галопом двинулись на врага. А Руй Диас знал по опыту эту особенность подобных столкновений: за миг до лобовой сшибки двух масс конницы та, у которой меньше решимости или веры в победу, дрогнет и повернет вспять. Это отчасти напоминает старинную игру в гляделки: кто моргнет – тот и проиграл. Здесь все зависит от решимости воинов и от хладнокровия военачальников.
Старо как мир. И как война.
Так все было и на этот раз.
За тридцать шагов до удара франки стали придерживать коней.
