Беренгера и восьмерых его рыцарей, выживших после переправы вброд, стерегло человек тридцать мавров и христиан, и в числе последних были Ордоньес и Педро Бермудес, которому посчастливилось отделаться сломанной ногой и слегка разбитой головой и при этом вырваться из вражеских рядов, не опустив знамени. Пленники были полумертвые от усталости, выпачканы грязью и унижены. Ру́ки никому не связывали, но оружие отобрали и сняли доспехи со всех, кроме графа, у которого под красно-белой полосатой туникой виднелась кираса, отделанная серебряными пластинами.
Руй Диас спешился и поздоровался с Беренгером, но тот словно и не услышал его. Понуро опустив непокрытую голову, он смотрел в землю под своими сапогами, веточкой что-то чертил по ней и был так погружен в это занятие – то ли в самом деле, то ли притворно, – что появления Руя Диаса не заметил. Казалось, что к его тридцати годам в одночасье прибавилось еще двадцать.
Руй Диас молча уселся в нескольких шагах от него на большой камень. Рядом стали Минайя и Галин Барбуэс, а потом к ним присоединился и Диего Ордоньес. Бургосец сменил свою обычную хмурую свирепость на удовлетворенную улыбку, – впрочем, свирепость осталась при нем. Благо она больше соответствовала его облику – кольчуга, покрытая пылью и запекшейся кровью, от крови же розоватая повязка, охватывающая шею и поднимающаяся к виску, и два десятка отсеченных ушей, нанизанных на шнурок и гирляндой висевших на поясе рядом с мечом и кинжалом. Он с лихвой расквитался за свое собственное, потерянное в бою.
– У мавров тут сыскался лекарь, по-ихнему – тебиб, – сказал Ордоньес. – Так что сейчас избавим тебя от этой железки в плече.
– Дельная мысль.
– Говорит, что может дать тебе четверть драхмы опию – тогда дело легче пойдет.
– Потом. Пока хочу сохранить ясность мысли.
– Дело твое.
Он оставил Руя Диаса сидеть, как тот сидел, пока расстегивали и снимали с него пояс с мечом и кинжалом, стаскивали через голову подбородник, тяжелую кольчугу и поддоспешник. Оставшись голым по пояс – торс был весь в рубцах и отметинах, – Руй Диас покорно взял в рот протянутый ему кусочек деревяшки, чтобы вытерпеть предстоящее, и, мысленно читая «Верую» десять раз подряд, крепко стискивал его зубами, стараясь сохранять бесстрастие и не стонать. Минайя и Ордоньес с двух сторон держали его, а лекарь – иудей с морщинистым лицом и ловкими руками – молча и сноровисто извлек железный наконечник из раны, промыл ее уксусом, залил растопленным салом, чтобы прижечь, и туго перевязал. Потом занялся рассеченной бровью.
– Слушается рука-то? – осведомился Ордоньес.
Руй Диас попробовал пошевелить рукой. Почувствовал, что пальцы онемели, но почти не утеряли прежней силы. Кулак сжимался и разжимался.
– Слушается.
– А болит сильно?
– Терпимо.
Ордоньес протянул ему бурдюк с вином:
– Глотни-ка. В замену потерянной крови.
– Спасибо.
– Повезло тебе: рана чистая. Связки не порваны, сустав не задет.
Руй Диас, потягивая вино, наблюдал за Беренгером. Покуда извлекали стрелу, тот несколько раз поднимал глаза, а потом вновь принимался чертить по земле веточкой. С помощью Ордоньеса и Минайи вновь надев поддоспешник и затянув пояс мечом, кастилец поднялся и подошел к пленнику. Он преодолевал боль и старался ступать твердо. Протянул бурдючок:
– Выпейте вина, сеньор. Полегчает.
Граф Барселонский поднял голову, посмотрел на предложенное, а потом – на Руя Диаса. В голубых глазах, заволоченных усталостью и досадой, появилось обычное высокомерие. В сущности, он ведь и попал в плен потому, что промедлил покинуть поле боя. Даже когда исход его был предрешен, граф и его рыцари дрались с необычайным мужеством, покуда не выбились из сил, и лишь тогда пустились в бегство, но были взяты в плен посреди реки.
– Я не хочу пить, – ответил он.
– Все кончилось, и мы с вами остались живы, – настойчиво сказал Руй Диас. – Я ведь вижу: вы страдаете от жажды, как и ваши люди, и все мы. Выпейте, прошу вас.
– Выпью, когда мне заблагорассудится.
– Сейчас самое время, сеньор. Мы с вами наглотались крови и пыли.
– Захочу прочистить глотку – обойдусь без тебя.
Руй Диас, не отвечая, смотрел на него. Потом наконец обернулся к другим пленным, показал бурдючок им. Как и следовало ожидать, все они один за другим молча отказались. Те, кто был постарше и, без сомнения, уже оказывался в подобных обстоятельствах, покачали головой с угрюмой надменностью, а молодые – с тревогой и затаенным страхом в глазах.
Тогда он заткнул бурдюк пробкой и бросил его Ордоньесу, а тот поймал его на лету. Потом Руй Диас неторопливо подогнул колени и присел перед графом. И сделал это намеренно, пренебрегая тонкостями этикета. Ибо одно дело – гордость, а другое – когда забыл, кто тут у кого в плену.
– Где ваш меч, сеньор?
Франк подбородком показал на Галина Бербуэса, который стоял на почтительном расстоянии, держа в поводу Бавьеку и своего коня, и сказал пренебрежительно:
– Вот он знает.
Руй Диас перевел взгляд на Барбуэса, а тот ткнул пальцем туда, где вместе с другими привалился к поваленной стене Муньо Гарсия:
– У него. А когда я хотел забрать, сказал, что не отдаст даже ценой жизни.
– Пусть принесет сюда.
Муньо Гарсия принес нечто замотанное в парусину и перевязанное бечевками, а когда развернул, оказалось, что это меч в кожаных тисненых ножнах – прямой и длинный, с красивой рукоятью в виде слегка изогнутого креста.
– Ваш? – осведомился Руй Диас. – Называется Тусона или Тисона?
– Он самый, – неохотно ответил граф.
Руй Диас задумчиво покивал. Потом вытащил меч из ножен, взвесил в руке, оценивая безупречно отшлифованное обоюдоострое лезвие с желобком посередине и удобно ложащийся в ладонь эфес. На клинке виднелись запекшаяся кровь и другие следы недавнего боя – но ни единой зазубрины. Он восхищенно погладил его, прежде чем спрятать в ножны и вернуть Муньо Гарсии.
Граф с видимым огорчением смотрел, как уносят его оружие. Понимая чувства, которые тот испытывает, Руй Диас захотел утешить его:
– Вы доблестно бились, сеньор. Как и следует человеку вашего положения.
Беренгер скривил губы с горькой надменностью:
– Я побежден.
В этих словах сожаления было меньше, чем вызова. И изумления перед чем-то невозможным или непостижимым. Побежден какими-то оборванцами и кучкой мавров, значили эти слова. Приграничным отребьем.
– Военное счастье переменчиво, сеньор, – благожелательно улыбнулся Руй Диас.
– Ты так считаешь?
– В нашем деле подобное случается. Сегодня победил, завтра проиграл.
– Ты не сравнивай, – заносчиво отрезал граф. – Мое дело – править, твое – служить за кусок хлеба.
