Куда?.. Впереди был только лес и… вновь отстроенный «Особлаг», куда этапировали больных зэков. Когда из района прибыл опер, преступление было практически раскрыто.
– Да что тут думать – зэки это с «Особлага». Они иногда тут появляются, а письмоносец их – так каждый день. Они Михеича с Николкой зарезали, больше некому. Там дальше только лагерь, лес и болота. Ну кто туда из наших мужиков мешки потащит, наши бы их где-нибудь поближе сховали? Да и не станет никто своих убивать – чужих сколько угодно, а своих – ни-ни! Надо в лагерь ехать по горячим следам!
Участковый подогнал свой мотоцикл, посадил сзади оперативника, и они отбыли искать преступников. Но до «Особлага» не доехали, потому что в паре километров от него их остановил какой-то зэк.
– Хочу сообщить органам правопорядка, кто ограбил в посёлке магазин.
Участковый с оперативником переглянулись.
– Ну, говори!
– Не здесь. Здесь нас заметят и на перо меня поставят. Надо в посёлок ехать или райцентр, там меня не достанут, а я важные показания дам.
– Куда же мы тебя?.. Ладно, влезай между нами, как-нибудь доедем.
Зэк резво сунулся между оперативником и участковым.
– Держись!
– Держусь, – ответил зэк. Сунул руку за пазуху и ткнул участкового в спину заточкой, прямо в сердце, и пока оперативник ничего не сообразил, повернулся и ударил его в глаз.
Участковый и оперативник рухнули с мотоцикла. Уже мёртвые. Зэк вытер об их одежду заточку, вытащил из кобуры участкового пистолет, а из кармана документы и оттащил трупы в ближайшие кусты. После чего сел на мотоцикл и уехал в сторону лагеря…
Участкового хватились к утру. После чего…
После чего можно было начинать масштабную операцию, потому что против уголовщины не попрёшь… Четыре трупа, два из которых «при исполнении» – это не пустяк!
* * *
– Не нравится мне всё это.
– Что?
– Всё!.. Сидим здесь не ясно за каким. Ревизии приезжают. Участковый в посёлке пропал и опер из райцентра.
– Откуда знаешь?
– Почтальон сказал – весь посёлок об этом только и говорит.
– А мы тут при чём?
– Притом, что рядом, что возле посёлка только мы, и особисты на нас могут бочку покатить… Нутром чую: будет большой кипешь.
И никто насчёт «нутра» не ухмыльнулся, все восприняли это всерьёз. Зэки, они всегда опасность чуют, как бездомные псы – жизнь их приучила не надеяться на лучшее, всегда ожидать пинка под хвост.
– Соломку стелить надо. На фронте, закрепляясь на передовых, мы всегда пути отхода готовили – траншеи рыли и маскировали, тропы прокладывали по оврагам и кустам, чтобы можно было скрытно перемещаться.
– Ты что, предлагаешь окопы рыть?
– Нет, но, как минимум, утащить часть продуктов на лесную базу. Да и оружие не помешает. Рачительная хозяйка все яйца в одну корзину не складывает. Придётся когти рвать – с чем останемся?
– Верно «Партизан» говорит. Не дело на зоне все запасы хранить.
– Что предлагаешь, «Партизан»?
– Схроны для бойцов устраивать, тайники копать, чтобы куда не побежать – везде можно было ночлег найти, еду, одежду тёплую, и боезапас пополнить. Мы так под немцами действовали – растаскивали тайные склады во все стороны на пятьдесят – семьдесят километров, а после налегке от них отрывались. До схрона добежишь, харчами и патронами разживёшься, постреляешь маленько и к следующему складу бегом. Все барахло на себе не унесёшь, а потащишь – далеко не уйдёшь.
– Умно. Надо бойцов снарядить.
– Не всех, только наиболее надёжных, человека четыре-пять, не больше, пусть побродят, места подыщут и чтобы другие ничего о тех тайниках не знали. Я сам с ними пойду. Обратно не приведу, в дальнем лагере оставлю.
– Не доверяешь?
– Не доверяю. Из меня доверие к людям фрицы калёным железом выжгли. Они умели любых молчунов разговорить. Если кто-то из партизан к ним в лапы попадался, мы не гадали, предаст он или нет, или все пытки выдержит и героем помрёт. Мы ноги в руки – и айда, пока лагерь не накрыли! Такая правда.
Суровая правда – молчат командиры. На фронте всё проще было, там бежать некуда – позади страна, заградотряд и трибунал. Там вцепился в окоп и сиди, сколько сможешь, до победы или до смертушки своей. Но так легче, когда за спиной силу ощущаешь, когда не надо зайцем по лесу скакать, когда, хоть через раз, но тебе каши горячей подвезут, патронов подкинут и в госпиталь, если что, сволокут. А «Партизану», да – побегать пришлось, и не было у него ни тыла, ни медсанбата позади.
– А если рана? – спросил кто-то.
Усмехается криво «Партизан».
– Пилой ноги-руки резали без наркоза – в зубы палку сунешь, навалишься на бедолагу, припечатаешь – и ну пилить: и мясо, и кость. А если в живот или в грудь ранение, или нагноение какое – считай труп! Кого-то и добивать приходилось, чтобы не мучился и не орал на весь лес.
Хлебнул «Партизан». Но и опыта набрался.
– К схронам метки поставлю, после вам передам, но так, чтобы все не знали, только проводники. На десяток километров груз пусть бойцы подкинут, ну, а дальше мы его на своём горбу растаскивать станем. Недели, думаю, хватит.
– Думаешь, бегать придётся?
– Думаю, придётся. А что, кто-то сомневается?
Нет, никто не сомневается. Понимают бывшие зэки, печёнкой чуют, что добром этот «карантин» не кончится. Не бывает так, чтобы долго было хорошо. Будет как всегда.
– Когда пойдёшь?
– Вот сегодня в ночь и пойду…
* * *
А дальше всё пошло не как надо. Вернее, как всем не надо!
Промысловик среди зэков затесался, который в Сибири браконьерством промышлял, капканы и ловушки на зверьё настораживая и белок в глаз стреляя. На чём и погорел, пушнину сбывая и патроны, соль в сельмаге прикупая. Сдал его кто-то участковому. И за потраву лесную светило ему всего ничего – «пятак», да только вдруг выяснилось, что он не воевал, в тайге все пять лет, пока народ от немцев отбивался, прячась, а это уже дезертирство. Дальше – больше. Стало известно, что в тридцать девятом он, бывший кадровый военный и враг народа, бежал из мест лишения свободы и благополучно пропал – думали, что его волки загрызли, а он в тайге осел и прижился… И вот теперь к командирам пришёл.
– Чего тебе?
– Ничего. Ты хай не поднимай, ты послушай…
– Про что?
– Слышь, птицы кричат?
– Где?
– По четырём сторонам.
– Так на то и лес, чтобы птицы были.
– Так они не везде кричат, они вон там и там кричат. И летают над ёлками. Я специально понаблюдал. И время… Не всегда они летают и хай поднимают, а всё больше ранним утром и вечером, когда смеркается.
