– Держать, – согласился гражданский. – Как командирам. Как на войне, где если подразделение отступает, за то командир ответственность несёт по всей строгости законов военного времени. Только не думаю я, что они побегут.
– Почему?
– Потому что не одни только ваши братья и отцы Родине изменили, но их родственники тоже. Большой заговор у нас в стране случился, разветвлённый, который во все пределы щупальца протянул. Но Органы – они начеку, они раскрыли…
Вот теперь всё стало совсем ясно – полтораста братьев и отцов из мирной жизни выдернуты, по тюрьмам по стране разбросаны и статьями тяжкими к нарам припечатаны, так что не дёрнешься, – побежит зэк или из повиновения выйдет, то им за него отвечать.
– Вот так, – тихо сказал «пиджак». – Освободить ваших родственников не в моей власти, но режим им облегчить, следователей придержать, послабления дать я могу. Так что нам дружить надо. – Встал, к окну подошёл, плечами повёл. – Хорошая у вас тут жизнь, привольная. – Аж зажмурился от удовольствия. – Еда, воздух, просторы, Сочи не надо… – И тем же тоном, тихим, без перехода: – Заканчивать пора с этим курортом. Отдохнули и довольно. Хватит за деньги народные жир на боках нагуливать! Теперь служба начнётся. Командиром будет… – оглянулся на всех, пальцем ткнул: – Ты. Ты ведь, кажется, под немцами в абвере служил? Тебе и карты в руки. Порядочки, как у них, заведёшь, чтобы полный «орднунг унд дисциплинен». Поди, не сильно сладко под ними было?
– Не сахар-рафинад, – согласился «Абвер».
– Ну, вот и поучимся у Европы. Случись что – главный спрос с тебя, все родичи в распыл пойдут до последнего, и даже собаки дворовые.
И так сказал это «пиджак», что мурашки по коже, потому что без криков и угроз, без напора привычного и кулака в морду, как про обед сказал или погоду. Обыденно. И страшно от того зэкам стало больше, чем если бы он им в глаза оружием тыкал, потому что поняли, уверовали – этот сделает, этот сможет и даже собак не пожалеет.
– Вопросы есть?
– Никак нет, гражданин начальник, – вразнобой ответили зэки.
– Пётр Семёнович… Зовите меня просто Пётр Семёнович, – представился «пиджак». – Будем считать, что познакомились. Завтра к вам прибудет пополнение. Освободите под него один из блоков.
– Кто? – спросил «Крюк».
– Там узнаете. Засим разрешите откланяться.
Встал. И зэки вскочили на ноги.
– Сидите, – махнул «пиджак». – Впрочем, вы хоть так, хоть так – сидите.
Усмехнулся и вышел…
* * *
Приёмная. Присели на стульчиках люди рядком, да не простые просители, а при погонах шитых, в штанах с лампасами, с орденами и звёздами золотыми на кителях и пиджаках. А сидят, как школяры, ручки на коленках сложив и на месте ёрзая. Непростой человек там за дверью сидит, может, второй в государстве, если не по должности судить, а по могуществу его. Любого из них, не моргнув, в порошок стереть может. Немало кого из этого кабинета под конвоем выводили, с генеральскими погонами, выдранными с мясом…
Но есть еще одна дверь в тот кабинет, про которую мало кто знает и в которую генералы не ходят. Неприметная такая дверь, не из коридора, а из соседнего кабинета, который хоть и под табличкой, но всегда пустой. Для доверенных людей, которые не должны мимо очереди.
Стук. Дежурный:
– К вам гость.
И дежурному лучше не знать, кто к «Хозяину» ходит.
– Пропусти.
Отворилась дверь, зашёл человек в гражданке, в пиджачке и до блеска начищенных ботиночках.
– Разрешите, Лаврентий Павлович?
– Проходи, садись, Пётр Семёнович, – указал хозяин кабинета на стул. Отодвинул какие-то бумаги. И тех генералов, и героев, что в приёмной ждут. – Рад видеть тебя.
Прошёл, сел гражданский, который ни по одному ведомству не проходит, ни по МГБ, ни по линии милиции, который какой-то мелкий чин в гражданской конторе, но через ту дверь в любое время вхож!
– Что скажешь?
– Ситуация рабочая – зэки в лагере проинструктированы, единственный, кто мог представлять угрозу, – уже ничего никому не расскажет. Оперативники и привлечённые бойцы, которые принимали участие в операции, дали подписки и разосланы для дальнейшего прохождения службы по дальним районам. Соответствующая работа с ними проведена.
– Болтать не станут?
– Нет. Да и мало что знают – считают, что подавляли мятеж взбунтовавшихся зэков. В контакт с заключёнными они практически не входили.
– А сами заключённые?
– Будут молчать. Там мой предшественник хорошо поработал, подобрав выходцев из больших семей с ярко выраженной родственной привязанностью. Дела на ближних родичей заведены реальные, вся доказательная база имеется, так что с этой стороны всё прикрыто. Если что – размотаем дело.
– Что предполагаешь дальше делать?
– Уже делаю… – Рассказал «пиджак» про планы свои.
Слушает товарищ Берия, головой качает, брови хмурит.
– Не круто забираешь, Пётр Семёнович?
– С меня спрашивается результат, а методы… Других я не знаю. Я должен понимать, с кем имею дело, и в каждом быть уверен. Если кто-то предложит иной способ…
Только нет иных способов, не обойтись тут призывами и уговорами. Вся страна по таким законам живёт, когда через колено, до хруста костей. Через страх, через боль, через кровь и смерть. Потому что иначе не выстоять, не прыгнуть из крестьянской, с лошадкой и сохой, России в индустриальный век. А коли отстать, то сожрут тебя соседи, не подавятся. Такие реалии. Отсюда методы, когда маленький человек в расчёт не берётся, чтобы нацию, чтобы государство спасти, и ссыпают их в рвы, отправляют тысячами каналы рыть, и в бой на пулемёты гонят. И растёт, и крепнет страна, на костях убиенных людишек поднимаясь. И привыкли все, что жизнь человеческая ничего не стоит, что цель оправдывает средства и саму смерть. И весь мир так живёт, все люди, потому что век им достался непростой, жестокий и кровавый, которого в истории еще не было, когда не сотни, не тысячи – миллионы в распыл идут…
Дослушал Лаврентий Павлович. Подумал, да рукой махнул.
– Ну смотри, тебе виднее. Но если что…
– Я понимаю, – спокойно кивнул Пётр Семёнович. – Я отвечу. К вам, будьте спокойны, ниточка не потянется.
– Это ты хорошо сказал – не должна потянуться. А если потянется, я ее перережу. Сам перережу. Вот так… – И товарищ Берия развёл и свёл указательный и средний пальцы, перечеркнув воображаемую нить. – Мы с тобой на одной доске теперь стоим, обломается – оба свалимся. Но ты раньше…
Потому что не спасают начальники подчинённых, когда под их ногами земля горит. А пятки товарища Берии, последнее время, припекать начало. И хоть не горит еще, но уже, кажется, тлеет…
* * *
Идёт этап в черных ватниках, как змея по дороге извивается, с двух сторон конвой с автоматами, болтающимися на боках, овчарки злобно лают на поводках, кидаются, норовя вцепиться в ляжку позади идущих – привычная для этих мест картина.
