Мир болтало из стороны в сторону. Какое-то обезумевшее божество затолкало реальность в блендер и включило максимальную скорость в надежде сотворить из нее нечто единородное. Невозможно было определить, где верх, а где низ, где право, а где лево. Мир подбрасывало, точно телегу на ухабах, и вместе с ним взлетал и падал, больно ударяясь о стенки черепной коробки, Юркин мозг.
– Папа, хорош уже! Не дрова везешь в самом деле!
– Да я нарочно, что ли? Не дорога, а дерьмо какое-то!
– Мам, а папа ругается!
– А чего вы хотели? Вечно тянете кота за яйца! Оставили бы там – сразу бы выпустила… А теперь водить будет, пока…
Кашин через силу приподнял стотонные веки. Перед глазами тут же замаячили размытые амебоподобные кляксы, активно жестикулирующие псевдоподиями и ругающиеся на разные голоса. Поняв, что он все еще находится в передвижном цирке имени Лехтинен, Юрка застонал.
– Тихо там! – голосом Ираиды Павловны заговорила оранжевая клякса, плывущая немного впереди. – Кажется, очнулся…
– Юрчик? Хороший мой, ты как?
Заслонив обзор, над Кашиным склонилось бледно-розовое пятно, из которого постепенно начали проступать зеленые точечки Люсиных глаз. Пятно выпустило тонкий жгутик ложноножки и осторожно потянулось им к юноше. Зрение все еще не сфокусировалось, но осязание не подвело: Юра почувствовал, как на лоб ему улеглась теплая ладошка Люси, ощутил мягкие подушечки ее пальцев, металл тонкого золотого колечка. Кашин разлепил спекшиеся губы, но лишь промычал нечто нечленораздельное.
– Все хорошо, маленький мой, все хорошо! – Бледно-розовое пятно уже почти окончательно приняло формы Люсиного лица. – Ты не шевелись, сейчас все пройдет.
– Что со мной случилось? – через силу прохрипел Юра.
– Это солнечный удар, Юрочка, – вмешалась Ираида Павловна. – Очень неприятная штука! Голова будет болеть – немилосердно! Еще и температура повысится… Вернее, уже повысилась. Очень, очень неприятная штука!
С каждым словом, произнесенным этим необоснованно жизнерадостным голосом, Юре стремительно становилось хуже. К головокружению и потерянности в пространстве прибавились тошнота, боль в мышцах и внутренний жар. Кашин попытался приподняться, чтобы поудобнее устроить ноющее тело на сиденье, но лишь беспомощно заерзал на месте. Он ощущал себя гусеницей. Под мышки ему тут же заползли Люсины руки, с неожиданной силой вздернувшие его вверх, будто вырывая из трясины.
– Во-от так, мой маленький! Так удобно?
Кивнув, Юра поспешно высунул голову в раскрытое окно. Блевать в салоне не хотелось, но переносить эту жуткую смесь пота, духов, хвойного дезодоранта и страха он уже просто не мог. В этот же момент «Волгу» сильно подбросило на ухабе, и Юрка ощутимо треснулся затылком о верхнюю раму.
– Папа, ну пипец! – тут же заголосила Люся.
– Мишенька, правда, веди аккуратнее.
– Не нравится, ведите сами! – огрызнулся отец семейства, в досаде хлопнув ладонями по рулю. – Не папа хреновый – дорога хреновая!
Странным образом от удара по затылку картинка прояснилась. Размытые пятна наконец-то приняли устойчивые формы, перестали прыгать перед глазами. Теперь Кашин смог рассмотреть, где они едут. Судя по замшелым крестам и неухоженным могилам, по бурелому и разросшимся мрачным елям, они вновь въехали на территорию старого кладбища. Значит, совсем скоро приедут домой. Да, скорее бы домой. На турбазу Юрке уже не хотелось.
Не до конца опущенное стекло давило в подбородок, но удерживать голову сил не было. Ветер немного остужал кожу, приводя в чувство, отрезвляя, выдувая через уши плавающую в мозгу муть. Когда «Волга» набирала скорость – например, съезжая с горки, – картинка смазывалась, превращаясь в мельтешение черных полос и солнечных просветов между ними. Именно по просветам, становящимся все уже и тоньше, Юра понял, что на улице вечереет. Пересилив себя, он вновь нырнул в мешанину запахов душного салона.
– А сколько сейчас времени? – с трудом сфокусировавшись на Люсе, спросил он.
– Много.
Не дождавшись, пока Люся созреет для нормального ответа, Юра попытался достать мобильный телефон, чтобы посмотреть самостоятельно, но ослабевшие пальцы не совладали с карманами узких джинсов. Машина катилась по грунтовой дороге, то падая вниз на манер «американских горок», то по-черепашьи вползая наверх. Под пальцами Михаила Матвеевича скрипела намотанная на руль изолента. Посвистывал летящий навстречу «Волге» ветер. Дребезжала подвеска. За окном проносились кривые деревья и заваливающиеся кресты.
Наконец Ираида Павловна повернулась, нацелившись в Кашина острым носом.
– Понимаете, Юрочка, мы немного… э-э-э… заблудились. Да, заблудились.
– Да, похоже, где-то не там свернули, – поддержал супругу Михаил Матвеевич.
Глупо поморгав, Юра сказал первое, что пришло в голову:
– Ну так поверните обратно.
Люся фыркнула. Маленький Коля гнусно хихикнул. Тяжело вздохнул Лехтинен-старший.
– Понимаешь, Юрка, какое дело, – начал он, – я уже поворачивал.
– Поворачивали?
– Ага. Часа три назад. Когда понял, что заблудились, – сразу повернул.
Удивленный Юра, ища поддержки, перевел взгляд на Люсю, но та отвернулась к окну, демонстративно не обращая внимания на Кашина.
– А сколько я уже… – Во рту внезапно стало вязко, точно он разом съел килограмм черноплодной рябины. – Сколько я без сознания?
Долгое время ему никто не отвечал. Затем Колька, старательно загибавший перемазанные козявками пальцы, радостно воскликнул:
– Восемь!
– Чего восемь? – глупо переспросил Кашин.
– Восемь часов, Юрочка. Вы восемь часов не приходили в себя, – подсказала мама-Лехтинен. – Мы уж думали – все…
– А ты бы и рада была? – со злостью крикнула Люся.
– А ну, замолчи немедленно! – в голосе Михаила Матвеевича прорезалось-таки раздражение. – Как язык-то повернулся? На мать!
– Да пошла она! Оба идите! Я говорила – надо было сразу оставлять, а вы…
От криков и напряжения в голове Юрки щелкнуло. По лбу побежало что-то горячее и мокрое. Преодолевая слабость, он коснулся лица пальцами, поднеся их к глазам. По подушечкам, глубоко въевшись в отпечатки, точно краска на процедуре дактилоскопии, расплылась кровь. Липкая. Свежая.
– Кровь… – завороженно прошептал Кашин. – Откуда у меня кровь?
Вопли и взаимные обвинения внезапно стихли.
– Из носа, – неуверенно ответила Люся. – Ты когда в обморок грохнулся, у тебя из носа кровь побежала. Давление, наверное.
– Господи, да сколько можно уже врать?! – перегнувшись через сиденье, Ираида Павловна злобно зашипела на дочь. – Что ж ты за дрянь такая, а? Парню осталось всего ничего, а ты все паинькой прикидываешься! Скажи уже! Ну?
