Ближний гридень замешкался, завертел башкой, неуверенно поглядывая на товарищей. Нет, не жди помощи! Как ни старайся, не хватит места для двоих на крохотном пятачке в три шага! Гридень и сам это видел. Харкнул густой слюной в месиво водных тварей, выставил топор перед собой да сиганул на островок, прямиком на меч.
Хельга ударила наискось, от плеча. Всю себя вложила, аж на пятках крутанулась. И такой силы был тот удар, что разлетелось окованное топорище, лопнула кольчуга, а из-под нее брызнула кровь! Гридень дернулся в воздухе, словно его невидимая петля остановила. Миг, и удивленная бородатая ряха скрылась под сонмом беснующихся тел.
Закипела трясина, забулькала, пошла кровавыми пузырями. Хельга отступила на шаг. Ноги подкосились, и она тяжело опустилась наземь. Ладони перепачкал вонючий помет, острая костяная крошка. Вот теперь точно – кончено. Хельга мельком глянула, как там вайе, успела ли? Остроухая голова стремительно приближалась к берегу. Вот и славно, вот и ладненько.
Хельга отползла подальше от пирующих кикимор. Не хотелось в Вальхаллу раньше времени. Вроде бы и жизнь на волоске держится, а вроде бы и жить да жить! Воздухом дышать, пусть даже гнилым, болотным! Вон и Псы все ближе. С духом собираются. Они бы и рады назад повернуть, да жрец не позволит. И чем же он их держит таким, что стая кикимор им не так страшна, как этот щуплый ромей? Вот сейчас переберутся да забьют ее топорами, а то и просто глотку перережут. От этой мысли Хельга разозлилась на себя, на свою слабость.
– Ну нет! – прорычала она под нос. – Не дамся!
Кляня себя за глупо потраченные драгоценные мгновения, Хельга начала скидывать одежду. Плащ, кожаный нагрудник, перевязь с пустыми ножнами, стянула последний сапог – все долой! В одних портах да исподней рубахе подошла к краю островка и не нырнула даже, свалилась в беспросветные губительные воды.
Холод сковал тело. Глубь уцепилась за грузное тело, не желала отпускать. Захотелось поддаться ей, опуститься в темноту, в тишину, вдохнуть холодную воду полной грудью и просто перестать быть, но клокочущая в глотке ярость не дала. В пару мощных гребков Хельга вынырнула, всосала воздух трясущимися губами. Еще несколько взмахов неподъемными руками, и ноги скользнули по топкому дну. Борясь с искушением встать, Хельга поплыла дальше, с трудом раздвигая воду, густую как кисель. Болото сопротивлялось, не желало отпускать – водяной, хозяин здешних мест, жаждал новую утопленницу.
Только когда грудь заскользила по илу, а из-под ладоней полетела грязь, Хельга заметила меч в своей руке. Удивляться не было сил. Воинские привычки так просто не выбить. Хельга по-пластунски доползла до твердой земли. Там встала на четвереньки и долго еще шла, как огромный лесной зверь неведомой породы. У березы с подрытыми корнями Хельга остановилась, привалилась спиной к стволу, впервые взглянула назад и не поверила глазам своим.
Откинула мокрые волосы на затылок, поморгала для верности. Нет, то не духи здешних мест морочат. От болота, шатаясь, топали двое, гридень и патер Кирилл. Хельга только подивилась живучести христианского жреца. Без малого десяток человек полегли с первой их встречи, а этот – на тебе! – живехонек! А гридень его…
Гридень оскалился, поймав Хельгин взгляд. С бороды и волос его капало. В прорехах рубахи белел мускулистый торс, сплошь покрытый узорами и застарелыми шрамами. Босоногий, бездоспешный, но топор гридень не бросил. Надвигался на Хельгу неумолимо, сверкая разбойничьими черными глазами из-под мокрых волос. Вид его был страшен, как у ожившего покойника.
Хельга похлопала по груди, разыскивая амулет. Пусто. Видать, остался водяному хозяину в подарок. Опираясь на меч, Хельга поднялась на ноги, принимая подобие боевой стойки. Хороший противник, сильный, и рука крепкая, по всему видать. От такой и умереть не стыдно.
– Убей ее! – сипло крикнул жрец, но тому и приказывать нужды не было.
По широкой дуге обрушился топор. Измотанный дружинник понадеялся на мощь и не прогадал. Зазвенела сталь, и меч повело в сторону, едва не вырвало из ладони. В беззащитную грудь врезалась твердая как камень нога. Хельгу отбросило, впечатало в березу, аж дух вон! Ответный выпад гридень отбил смеясь, сам тут же рубанул в левое бедро. Не сдвинь Хельга ногу, перерубил бы кость, как сухую ветку, а так лишь глубоко рассек мясо.
Хельге казалось, что из замерзшей ноги потечет сине-ледяная болотная жижа, но хлынула кровь, горячая, алая. А дружинник уже бил справа. Меч отлетел в сторону. Да и толку от него вблизи никакого. Гридень прижался вплотную, вдавил окованное топорище Хельге в шею, придушил. Слабеющими руками Хельга зашарила по бородатому лицу, пытаясь нащупать глаза. Оскаленные зубы с нитками слюны мелькали перед затухающим взором. Эх, нож бы сейчас! Да остались лишь пальцы да зубы…
Собрав остатки сил, Хельга оттолкнулась от дерева, подалась вперед и вонзила зубы в мягкое, податливое. Во рту хрустнуло, стало тепло и солоно от крови. Иглой вонзился в уши вопль дружинника. Он больше не душил, остервенело колотил Хельгу по бокам и затылку кулаками.
Подушечки пальцев наконец нащупали кустистые брови, скользнули чуть ниже, вдавили глазные яблоки. Отступая, гридень запнулся, и Хельга повалилась на него. Вслепую ударила раз, другой, третий, пока тело под ней не перестало дергаться. Только после этого поднялась, утерла окровавленное лицо и сплюнула наземь откушенный нос.
Меч нашелся совсем рядом. Падая, вонзился в землю, да так и стоял, покачиваясь, как крест на могиле христопоклонника. Волоча неподъемный меч, Хельга тяжелой поступью двинулась к жрецу. Тот не побежал. Вздернул подбородок, скривился презрительно. Даже когда клинок вошел ему в живот, не закричал. Вздрогнул всем телом да охнул тихо. Колени жреца подогнулись, и он упал. Хельга, обессилев, присела рядом.
Из раны на бедре толчками вытекала жизнь. Слабость охватывала члены, кожа, будто впервые почувствовав холод, покрылась мурашками. Так и сидели они друг напротив друга, два умирающих человека в глухом зверином краю.
Губы жреца задрожали.
– …ты скажи мне… скажи, дурная ты баба… зачем… для чего все это…
Хельга помотала головой, пустой, как чугунный котелок, и такой же гулкой.
– Кто тебе звереныш этот… столько людей положила, чтобы погань эту… мерзость эту…
– А ты вырезал ее деревню, – зло прохрипела Хельга, – ее вайат…
Отец Кирилл усмехнулся через боль.
– Вайат… ты знаешь, что такое вайат… глупая баба… это не деревня… это логовище… логовище… ее вайат был лабиринтом звериных нор… где они спали, жрали и испражнялись… мы обложили его кострами… спалили его во славу Господню… задушили их дымом… а кто прорвался сквозь огонь… тех на пики… на пики подняли…
Тщетно зажимая рану, Хельга не отвечала, но, видно, что-то такое проскользнуло на лице, что жрец закудахтал, затрясся от боли и смеха.
– Что глаза пучишь, дура… это звери… они спят среди костей и дерьма… или ты думала… ты решила, там взаправду палаты белокаменные… думала, они поля возделывают да… да хороводы водят… протри глаза, баба… нечисть задурила тебе голову… лисы едят мясо… и им плевать, заячье оно… оленье… или человечье… им неведом огонь, орудия… ремесла… зато жрут они как прорва…
